Читать книгу "Тайна испанского манускрипта - Нина Запольская"

Вдруг в кофейню влетел молодой человек и с порога закричал:

– Слушайте, слушайте все!.. Вот, что мне пишут из Дублина!

Дождавшись всеобщего внимания, молодой человек стал читать:

– «Декан Джонатан Свифт, заметив, что многие могилы в соборе святого Патрика запущены и памятники разрушаются, разослал родственникам покойных письма, в которых требовал немедленно прислать деньги для ремонта памятников. А в случае отказа он пообещал привести могилы в порядок за счёт прихода, но в новой надписи на памятниках увековечить скупость и неблагодарность адресата. Одно из писем было направлено Его Величеству королю Георгу II. Его величество оставил письмо без ответа, и Свифт, как и обещал, на надгробной плите покойного королевского родственника приказал высечь слова о скупости и неблагодарности Его Величества»… Вы представляете?

В зале засмеялись. Когда шум утих, сидящий в углу мужчина вдруг сказал громко, на всю кофейню:

– А вы знаете, что Свифт выделяет на нужды собора личные средства?.. И ещё содержит при соборе приют для бедных женщин, а также больницу Святого Патрика?

Из другого угла спросили:

– А это правда, что декан в тексте своего завещания написал для себя эпитафию на надгробную плиту, которую он сочинил заранее?

– Насколько я знаю, это правда, – ответил солидный господин за соседним столиком. – Эпитафия на латыни, а в переводе звучит так: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай, если можешь, тому, кто мужественно боролся за дело свободы».

Совсем рядом, за спиной капитана, раздался другой голос:

– Я слышал, что большую часть своего состояния Свифт завещал употребить на создание лечебницы для душевнобольных.

Разговоры в кофейне неожиданно смолкли, и наступила гнетущая тишина, в которой некоторое время был слышен только звон посуды, убираемой хозяйкой с освободившегося стола. Потом хозяйка посмотрела по сторонам и тоже притихла.

Когда шум голосов постепенно возобновился, капитан наклонился к Томасу и прошептал:

– Говорят, что Свифт стал страдать от серьёзного душевного расстройства… Пойдём, Томас, нам надо возвращаться.

****

Обратно в Бристоль они ехали также долго, зато по дороге успели обо всем подумать, каждый о своём.

Томас то мечтательно улыбался, закрыв глаза, то начинал хмурить чёрные брови, и было видно, что направление его мыслей опять переменилось. А капитан явно не находил себе места, метался по сидению, вылезал из кареты и шёл рядом с ней, потом опять влезал и, откидываясь на спинку, замирал так на некоторое время, потом тёр лицо и опять выходил из кареты.

Ему было стыдно… Сначала он рвался в Бристоль, а теперь, когда они почти приехали, он вдруг с ясностью вспомнил свой последний разговор с Сильвией. То есть, говорила она одна, а он… Слизняк, мокрица, трус! Он бежал от неё, как мальчишка, не объяснил, ничего даже не сказал… Что она теперь о нём подумает? Она же чёрт знает что о нём теперь подумает! И, главное – будет права.

Капитана снова обожгло волной острого стыда. Он вспомнил счастливую улыбку Сильвии, и её ямочку на правой щеке – просто чудо, что это такое!

Он зажмурился, закряхтел, как большой дворовый пёс, опять выпрыгнул из кареты и пошёл возле её дверцы немного, и, наверное, только благодаря терзающему его чувству, он вдруг заметил впереди, за деревом, притаившуюся мужскую фигуру.

Капитан тут же приказал вознице табанить вёсла. Возница, как ни странно, капитана понял, экипаж встал, возница моментально скатился с козел на землю и присел за левым задним колесом. Капитан с Томасом схватились за пистолеты…

А пока они замерли так в ожидании, можно рассказать, дорогой читатель, зачем капитан и Томас так серьёзно вооружались в дорогу…

Экономисты объясняют нам, что на протяжении XVII и XVIII веков в английской деревне не прекращался процесс вытеснения мелкого и среднего крестьянского хозяйства за счёт, очень деликатно экономистами называемого, процесса «огораживания».

Приёмы вытеснение крестьян со своей земли были различные – насилие и всевластие лендлорда давало широкий простор произволу. И если ранее государство, стремясь сохранить крестьянство, как податную и военную силу, ещё ограничивала огораживания, то в XVIII веке те приняли особенно большой размах. Ведь королевству, в котором произошла буржуазная революция, нужны были наёмные рабочие, кроме того крупные земельные владения, в отличие от мелких, смогли, наконец-то, обеспечить государство продовольствием.

Но попробуй объяснить вмиг потерявшему всё крестьянину, на руках которого осталась семья, что происходящее с ним является благодатным для страны экономическим процессом: естественно, что кое-где крестьяне пытались силой и, конечно, безуспешно, отстоять свою землю. К тому же не все ограбленные крестьяне сразу могли найти для себя наёмную работу, и по просёлочным дорогам Англии бродили толпы бродяг и нищих.

Видя в этом опасность социальной стабильности, правительство Англии ещё в ХVII веке принимает против бродяжничества и других преступлений суровые законы, предусматривавшие в качестве наказания смертную казнь или передачу в рабство, а казнить в то время могли за кражу кроликов и поджог стогов сена. При этом уголовная ответственность наступала с семилетнего возраста.

В 1717 году король Георг I включил в Акт о пиратстве статью о вывозе в Америку различных воров и контрабандистов шерсти. Высылали на срок от 7 до 14 лет, причём с выгодой: осуждённых продавали судовладельцам по 3 (позднее по 5) фунтов, а те, в свою очередь, продавали их плантаторам по 10 фунтов, причём женщины стоили дешевле.

Несомненно, у британцев во второй половине XVIII века возникло ощущение, что страну захлестнула волна преступности, и с этим трудно было спорить. Поэтому в те времена поездка из Бристоля в Лондон и обратно была сопряжена с определёнными опасностями…

И вот сейчас капитан смотрел, как к ним приближается человек. Смотрел один, потому что Томасу выйти из кареты он не позволил, захлопнув перед ним каретную дверцу, а кучер, притихший за колесом, сам не хотел смотреть ни на что.

Человек приближался к карете с пистолетом в вытянутой руке, и вид его был решительный и вместе с тем какой-то оторопелый, словно он был несколько сбит с толку. Капитан, который давно уже достал из-за пояса свои пистолеты, смотрел на него спокойно, и когда человек подошёл достаточно близко, вдруг спросил:

– Вы на каком корабле служили?

Взгляд мужчины затуманился, тот на мгновенье впал в ступор. Капитан между тем скомандовал:

– Опустить пистолет!

Мужчина опустил оружие. Это был здоровый, крепкий малый лет сорока с честными тёмными глазами, невозможно грязный, с заросшим щетинистым подбородком и плохо зажившими следами побоев на лице.

– Так за что вас рассчитали? – спросил между тем капитан, уже убирая свои пистолеты.