Читать книгу "Мудрость сердца - Генри Миллер"

Должен, видимо, признать, что к писательству меня тянуло, поскольку это было единственное, что мне оставалось открыто и заслуживало приложения сил. Я честно испытал все иные пути к свободе. В так называемом реальном мире я был неудачником по собственной воле, а не по неспособности к нему приладиться. Писательство не было для меня «бегством», иначе говоря, способом отгородиться от повседневной реальности; наоборот, оно означало, что я еще глубже ныряю в этот замусоренный пруд – с надеждой добраться до родников, постоянно обновляющих плещущуюся в нем воду, не замирающих, вечно бьющих. Оглядываясь на свой путь, я вижу себя человеком, способным взяться почти за любую задачу, за любое дело. К отчаянию меня привели монотонность и стерильность всего внешнего бытия. Мне нужно было такое царство, в котором я буду одновременно и господином и рабом, а им могло стать лишь искусство. И я вошел в этот мир, не обладая никакими явными талантами, ничего не умея, ни к чему не годясь, – неловкий новичок, который почти онемел от страха и понимания грандиозности того, за что берется. Мне пришлось строить кирпичик за кирпичиком, изводить миллионы слов, пока на бумаге не появилось то настоящее, доподлинное слово, которое я вытянул из своего сокровенного нутра. Я умел гладко говорить, и это мне мешало; у меня были все пороки просвещенного человека. Мне предстояло учиться думать, чувствовать, видеть совершенно по-новому, забыв про свое образование, на собственный лад, а труднее этого ничего нет на свете. Надо было броситься в поток, зная, что я, возможно, не выплыву. В большинстве своем художники бросаются в поток, сначала обзаведясь спасательным кругом, и чаще всего этот круг их и губит. Никому не дано странствовать по океану реальности, если отгораживаешься от опыта. Если в жизни что-то меняется к лучшему, то не путем приспособления, а благодаря вызову и способности откликнуться слепому побуждению. «Нет фатального дерзновения», – сказал Рене Кревель[31], и эту сентенцию я запомнил навсегда. Вся логика, на которой держится вселенная, предуказана дерзанием или же творчеством, основывающимся на самой ненадежной, самой шаткой поддержке. Сначала такое дерзание отождествляют с волевым актом, но проходит время, и воля ослабевает, а остается автоматический процесс, который, в свою очередь, тоже надо прервать, остановить, чтобы утвердилась новая уверенность, ничего общего не имеющая со знанием, умением, навыком или верой. Дерзание дает возможность приобщиться к этой загадочной – сплошной Икс – позиции художника, которая одна тебя и оберегает в мире, и никому не выразить словами, что она такое, но тем не менее она есть и видна в каждом написанном тобою слове.

Мудрость сердца

Перевод В. Минушина

Никогда не забуду тот вечер, когда мне в руки попал «Воинственный танец». Я сидел в кафе («Букет Алезии»), когда вошел мой хороший приятель Дэвид Эдгар и навязал мне эту книгу. Я тогда жил, можно сказать, по соседству, на Вилла-Сёра[32]. Вскоре после этого я отправился в Лондон и там встретился с доктором Хоу в его кабинете на Харли-стрит.

Приблизительно в то же время я познакомился с двумя другими выдающимися психоаналитиками: доктором Отто Ранком и доктором Рене Альенди, чьи работы произвели на меня глубокое впечатление. И примерно тогда же мне попалась первая книга Алана Уотса «Дух дзен».

И где-то в ту же пору я, в поисках места, откуда был бы лучше виден Юпитер, моя счастливая звезда, забрался на крышу своей студии, пришел в неописуемый восторг и, спускаясь по лестнице, оступился и рухнул вниз, вышибив дверь зеркального стекла. На другой день мой друг Морикан, о котором я написал в «Дьяволе в раю»[33], принес мне подробное астрологическое объяснение случившегося.

Без преувеличения, интересное было время.

Каждая книга, написанная психоаналитиком, дает нам представление не только о философской основе его лечебной методики, но и о той проблеме, которую ставит перед ним жизнь. Действительно, самый факт написания подобной книги есть с его стороны признание ложности ситуации, в которой находятся пациент и психоаналитик. Пытаясь посредством просвещения публики расширить сферу своего воздействия, психоаналитик косвенно сообщает нам о желании отказаться от ненужной роли целителя, которую ему навязали. Хотя фактически каждый день он повторяет пациентам ту истину, что они сами должны исцелить себя, на практике количество пациентов растет с угрожающей быстротой, так что порой целитель бывает вынужден искать другого целителя – для себя. Некоторые психоаналитики всего лишь такие же убогие, такие же измученные страхом человеческие особи, как их пациенты, которые обращаются к ним в поисках облегчения. Многие из психоаналитиков перепутали оправданное принятие на себя роли с самопожертвованием, с напрасным принесением себя в жертву. Вместо того чтобы раскрывать тайну физического и душевного здоровья на собственном примере, они избирают более легкий путь, обычно имеющий разрушительные последствия, передавая эту тайну своим пациентам. Вместо того чтобы просто оставаться людьми, они пытаются исцелять и обращать в свою веру, стать дарующими жизнь спасателями для того только, чтобы в конце обнаружить, что распяли самих себя. Если Христос умер на кресте, дабы проповедать идею самопожертвования, то это было сделано ради того, чтобы указать на важность этого сущностного закона жизни, а не для того, чтобы люди следовали Его примеру. «Распятие – закон жизни», – говорит Хоу, и так оно и есть, но это должно понимать символически, а не буквально.

Повсюду в своих книгах[34] он обращается к созерцательному, или восточному, образу жизни, и можно сказать, что такой же подход свойствен и искусству. Искусство жизни основано на ритме: удача-неудача, прилив-отлив, свет-тьма, жизнь-смерть. С принятием жизни – хорошей и плохой, праведной и неправедной, твоей и моей – во всех ее проявлениях застывшая оборонительная жизнь, которую влачит большинство людей, превращается в танец, «танец жизни», по выражению Хевлока Эллиса. Истинное назначение танца – метаморфоза. Человек может танцевать с горя и от радости; он может танцевать просто так, без всякой причины, как это доказала Элба Гуара. Но суть в том, что простой акт танца преображает элементы, его составляющие; танец, точно так же как жизнь, является самодостаточным. Приятие этого обстоятельства, любого обстоятельства, рождает подъем, ритмический импульс к самовыражению. Умение расслабляться – это, конечно, первое, чему должен научиться танцовщик. Этим же умением должен в первую очередь овладеть пациент, когда он оказывается один на один с психоаналитиком. Это первое, чему должен научиться любой человек, чтобы жить. Это чрезвычайно трудно, ибо означает самоотвержение, полное самоотвержение. Вся концепция Хоу основана на этой простой, но революционной идее полного и безусловного самоотвержения. Это религиозное мироощущение: приятие боли страдания, несчастья и так далее. Это окружная дорога, которая в конце концов всегда оказывается самой короткой. Подобное миропонимание подразумевает усвоение жизненного опыта, самоосуществление через послушание и дисциплину: кривую временной дуги естественного развития, а не быструю, гибельную прямую. Это – путь мудрости, путь, который должен в конечном счете быть выбран, потому что все другие пути только подводят к нему.