Читать книгу "Странная практика - Вивиан Шоу"

Фаститокалон честно старался не читать мыслей людей, потому что это было невежливо, но сейчас это почти и не было чтением, скорее – невозможностью не подслушать: Крансвелл одновременно глубоко гордился музеем и честью быть одним из его работников и страшно боялся, что просрал последнее безвозвратно из-за своего глупого, импульсивного поступка, нехарактерного для него, последствия которого они с Фаститокалоном сейчас и пытались исправить. Он решил забрать книги непреднамеренно, внезапно, под воздействием стресса и от бессилия.

Фаститокалон не мог ничего сказать вслух, даже если бы хотел показать, что знает, о чем думает Крансвелл, однако он снова чуть сжал плечо Крансвелла, словно говоря: «Не тревожьтесь, я с вами, все будет хорошо».

В каждом зале было установлено несколько незаметных, но постоянно работающих камер слежения, но ни одна из них сейчас не регистрировала ничего необычного. Они прошли еще несколько залов, спустились по лестнице в довольно старые помещения с линолеумом 70-х годов – и Крансвелл подвел его к двери с табличкой «Только для работников музея», которая оказалась между указателями, направлявшими к раннеантичным надписям и официальным документам Афинского полиса. Фаститокалон терпеливо стоял рядом с Крансвеллом, не разрывая контакта, пока тот пристраивал принесенные книги на бедро и выуживал из кармана связку ключей. Ключи звякнули, но как-то глухо, словно даже звуки не могли вырваться из того пузыря, которым их окружил Фаститокалон.

За дверью оказался сумрачный коридор, и, когда она за ними закрылась, отрезая от доступных публике помещений, Фаститокалон сразу ощутил разницу в атмосфере: здесь появлялось нечто, не относящееся к людям, – и оно побывало здесь совсем недавно.

– Сюда, – прошептал Крансвелл, что было совершенно лишним, и повел Фаститокалона по еще одной, довольно узкой, лестнице. Тут горели флуоресцентные лампы – желтоватые, гудящие, – и температура была выше. Еще несколько отпертых дверей – и они оказались в длинном помещении с рядами шкафов, словно в библиотеке. Здесь следы чего-то нечеловеческого ощущались намного сильнее. Фасс почти чуял их.

Крансвелл быстро пошел вдоль шкафов, оглядываясь с настороженным видом человека, пытающегося остаться незамеченным. В хранилище не было камер наблюдения, которых следовало опасаться, и Фаститокалон отпустил плечо и на пару мгновений привалился к стене, тяжело дыша.

Пока Крансвелл разворачивал книги, бережно закутанные в пленку, и очень-очень осторожно возвращал каждую на отведенное ей место, Фаститокалон осмотрелся – видя не совсем то, что наблюдал бы простой человек. Перед его глазами, которые сейчас заметно, хоть и не слишком ярко, подсветились оранжевым, возникли пересекающиеся следы, оставленные всеми, кто побывал здесь в последние несколько дней. Он вполне четко увидел прошлый визит Крансвелла, когда тот приходил забирать эти книги. Большинство следов были человеческими, но некоторые – не были. Если точнее, цепочек таких следов было три.

Накануне того вечера они подобрались совсем близко к Крансвеллу. Стояли и следили за ним.

Фаститокалону в теплом подземном помещении вдруг стало зябко.

* * *

Существо, которое Анна привела к Грете в кабинет, не победило бы на конкурсе красоты даже в самый лучший свой день – которым, совершенно очевидно, сегодняшний считаться не мог. Она чуть приглушила свет, вышла из за стола и протянула ему руку. То, как Кри-акх двигался – словно сам воздух слишком сильно на него давил, а пол под ногами шатался, – говорило уже о многом, а то, что он принял ее руку и позволил себя поддержать и помочь сесть, было ещехуже.

Гули всегда плохо выглядели, тут Анна была права. Скелет, скрепленный тугими веревками мышц и сухожилий под зеленовато-серой кожей, – от них явно разило могилой. Большинство были практически безволосыми, а если волосы у кого-то и были, то свалявшиеся сосульками и липнущие к черепу, словно водоросли. Сложение позволяло им быстро двигаться в узких туннелях: сутулые, с болтающимися длинными руками – и даже выпрямившись во весь рост, самые высокие взрослые гули были не выше Греты. Кожа у них была гладкая и влажная, пятнистая, как у лягушек; носили они, как правило, только ожерелья и набедренные повязки, сшитые из шкурок, о происхождении которых лучше было не задумываться, – однако на госте Греты был длинный серо-коричневый плащ, наброшенный на плечи. Тот, кто его шил, не потрудился перед этим срезать хвосты с крысиных шкурок, так что ряды усохших свисающих хвостов создавали интересный контраст с текстурой бархатистого меха.

В полутемном кабинете она хорошо видела свечение его глаз: две точки красного света, которые погасли, когда он зажмурился. Гуль сидел в кресле немного криво, цепляясь за спинку когтистыми пальцами и явно борясь с головокружением. Грета присела на край стола, приглядываясь к нему.

– В чем дело? – спросила она. – Что случилось?

– Мне нужно еще лекарство, – сказал он. Или, точнее, прошипел. Челюсти гулей заставляли вспомнить о самых опасных видах глубоководных рыб-удильщиков: их собственная речь идеально подходила для рта, наполненного острыми иглами зубов, а вот артикуляция английского языка оказалась довольно сложной. Кри-акх говорил по-английски почти свободно, что было немалым достижением. – Мое… закончилось, – добавил он. – Два дня назад.

– Еще эффексора? – переспросила Грета озадаченно. – Вам должно было его хватить еще как минимум на две недели. Как вам удалось так быстро его израсходовать?

Научных публикаций по применению антидепрессантов при лечении гулей было мало. Грета и Кри-акх перепробовали три различных лекарства, пока не нашли то, которое снимало у него симптомы (примерно такой процесс подбора она ожидала бы и при лечении человека), и она подумывала написать заметку о данном случае, просто ради создания прецедента. Он уже три месяца был на венлафаксине, и они обсудили частоту визитов, чтобы Грета могла наблюдать за его состоянием и выдавать лекарство, поскольку сам он в аптеку являться явно не мог. И это было прекрасно, если не считать того, что резкое прекращение приема венлафаксина вызывало по-настоящему гадкие побочные эффекты.

– Я… потерял пузырек, – сказал Кри-акх, и Грета ясно услышала, что он лжет.

Все это давалось ему чрезвычайно тяжело, и Грета не могла не поразиться той отваге, которая понадобилась ему, чтобы вообще прийти и попросить о помощи: вожакам гулей не положено было страдать от чего-то столь жалкого (и человеческого), как депрессия, но он был, так сказать, прогрессистом своего вида. Ответственность за три отдельных клана гулей, объединенных в нечто вроде племени, была чертовски тяжелой штукой; это усугублялось еще и тем, что правление Кри-акха основывалось не на злобной физической силе, а на разумном авторитете. Он обратился к ней (и Грета очень хорошо осознавала, насколько высокого уровня доверия это подразумевало) с жалобами на головную боль, а потом признался, что слышал, будто существуют лекарства, которые способны помочь от выматывающей, тревожной тоски.

Он по-прежнему кособочился на стуле, зажмурив глаза, позеленев сильнее обычного от тошноты и головокружения.