Читать книгу "Рыбак - Джон Лэнган"

VIII

У Райнера уходит два дня на то, чтобы выведать личность «мужчины в большом доме». Решающую роль сыграла на деле Клара – поздним вечером того же дня, когда ожила Хелен, она подслушала в пекарне разговор трех кумушек, обсуждавших поместье Дорта и странного персонажа, обитающего в нем. Ей сразу стало понятно, о ком идет речь. Подойдя к женщинам, она спросила, идет ли речь об одном из домов в горах.

– Нет-нет, – покачала головой одна из кумушек, – поместье Дортов – оно прямо здесь.

За несколько минут Кларе набросали план, на поиск которого у Говарда из закусочной Германа ушло куда больше времени. Когда Райнер вернулся ближе к ночи со стройки, Клара с порога сказала ему:

– Я знаю, кого ты ищешь.

Им явно было лучше поторопиться, так как тучи над поселком сгущались. Жена Итало, как уже было сказано, присматривала за детьми Хелен и Георга, и около полудня того злополучного первого дня Хелен – или то, кто ею притворялся, – решила, что хочет вернуть их домой. Неизвестно, как она узнала, куда Итало их забрал. Тем не менее она встала со стула, оставив мужа сидеть в уголке и стенать, и отправилась к дому каменщика. Те, кому она попадалась на глаза, отводили взгляд и крестились – ибо двигалась Хелен так, как и должен двигаться человек, у которого сломаны обе ноги и позвоночник. Что еще более странно – позади нее оставалась вереница мокрых следов, будто она только-только вышла из ванной и не стала вытираться как следует. Если кто и встречался ей на пути, то сразу спешил перебежать на другую сторону дороги, но ей на это явно было плевать. Добравшись до нужного дома, она некоторое время постояла перед ним, шатаясь из стороны в сторону, а потом, спотыкаясь, прошла к двери и постучала в нее.

Стоит отдать должное жене Итало, Регине, хоть она и видела надвигающийся златоглазый кошмар в лице Хелен, это не помешало ей спокойно открыть дверь и встать в проеме, положив руки на бедра. Регина на добрых два дюйма превосходила мужа ростом, да и по весу они различались фунтов этак на тридцать. Она отнюдь не глупа – успела отправить детей, своих и Хелен, в дальнюю спальню, сказав, чтобы ни за что не отворяли дверь. В тот день она разрешила им остаться дома и не ходить в школу – чада Хелен еще не успели оправиться от ужаса, ну а собственный выводок должен был составить им компанию; взгляды на важность образования у Регины были весьма гибкими. Она не сказала Хелен ни слова, позже сознавшись Итало и Райнеру, что попросту боялась открыть рот. Почему же тогда она открыла дверь? На этот вопрос у нее не было ответа, но, надо думать, все довольно-таки прозрачно. Бывали ли вы когда-нибудь так сильно напуганы чем-то, что делали к этому чему-то первые шаги сами? Довольно странная реакция, у которой вроде бы даже нет какого-либо мало-мальски внятного названия, но именно она подтолкнула Регину на порог навстречу мертвой женщине. Хелен, некогда умершая – и вдруг снова живая, – стояла снаружи на своих сломанных ногах; осмотрев Регину, она бросила взгляд ей за спину – на дверь охраняемой хозяйкой дома спальни.

– Дети, – произнесла она.

Ее голос звучал ужасно – сдавленный, хриплый, какой-то застойный, булькающий, будто Хелен вещает из-под воды. Но есть еще кое-что: у ожившей жены Георга появился акцент. Казалось бы – у кого в этих краях его нет? Но акцент, о котором идет речь, – не такой, что был у Хелен при жизни, не такой, как у большинства поселенцев, не привыкших до конца к новому языку. Этот акцент мог бы быть у животного, каким-то чудом научившегося говорить. У кого-то, кто пытается овладеть не языком, но самой идеей языка. В нем есть что-то от шипения змеи. Хоть Регина первой услышала, как Хелен говорит, она была далеко не последней, и все сошлись на том, что, описывая мужу и Райнеру впечатления от того, что коснулось ее ушей, она попала в самое яблочко. Голос Хелен пробрал ее до костей и заставил волосы на загривке встать дыбом, и все, что она смогла сделать, – встать в дверях намертво и покачать головой.

По словам Регины, Хелен смотрела не столько на нее, сколько сквозь нее. Надо думать, она увидела и поняла жест, но это не мешало ей повторить сухую просьбу-приказ:

– Дети.

Регина тоже решила повториться: покачала головой так сильно, что хрустнула шея.

– Дети, – настойчиво прорычала Хелен, и в этот раз Регине хватает сил сказать:

– Они больше не твои. Уходи.

Но Хелен не послушалась. Она сделала еще шаг вперед. Отступая, Регина ухватилась за дверной косяк.

– Уходи, – приказала она, – возвращайся туда, где тебе место. В землю.

Когда Хелен переступает порог дома, Регина рывком закрывает дверь. Недостаточно быстро – прежде чем та захлопнулась, Хелен просовывает руку внутрь и вцепляется в Регину: пальцы скользят по волосам, царапают ухо. В панике Регина отпрыгнула назад, изо всей силы оттолкнув от себя эту страшную мертвую конечность – кожа Хелен холоднее мрамора, сырая вдобавок, словно болотная ряска. Вот только чего-чего, а сил мертвой матери не занимать. Если бы не сломанные кости, Хелен открыла бы дверь и добралась до детей за минуту. Регине было слышно, как скрежещут суставы воскресшей, пока та пытается сорвать дверь с петель… и, несмотря на все усилия жены Итало, сильной, как уже сказано, женщины, у нее что-то да получается.

Пот катился градом по лбу Регины; она призывала Бога и всех святых на помощь, и, когда никто из них ей так и не ответил, низвергла все известные ей проклятия на английском и итальянском на Хелен, но той было хоть бы хны: молитвы не пугали ее, проклятия – и подавно: похуже, видимо, приходилось слышать. Она продолжила свой дикий натиск, и Регина поняла, что долго не продержится – мышцы рук и ног стали предательски дрожать.

Крик отчаяния рванулся из ее груди наружу, когда рука Хелен вновь показалась из-за края проема… и помощь вдруг пришла. Дверь в дальнюю спальню распахнулась, и дети гурьбой бросились к ней. Их сила невелика, но ее достаточно – входная дверь снова сдает назад. Ногти Хелен вонзились в косяк, и дети, визжа, стали царапать бледные и холодные пальцы. На мертвой коже проступили царапины, черная – в самом прямом смысле, без прикрас – кровь закапала на пол. Рука нырнула обратно в проем, и они захлопнули дверь, а Регина задвинула засов.

Приходит очередь Хелен кричать – и она кричит. Как бы ни был плох ее голос, ее крик в тысячу раз хуже – так мог бы голосить грешник, сгорающий заживо в адской печи. Этот вопль будет еще долгие годы звучать в ночных кошмарах детей, да и сама Регина, вспоминая его, будет невольно коситься на дверь, внутренне готовясь навалиться на нее, не пустить оживший ужас в дом. Когда крик стих, все еще были оглушены его эхом; и Хелен, наклонившись близко к двери, что-то прошептала Регине. Дети либо не расслышали, либо не поняли ее, но им видно, как с лица Регины схлынул весь живой цвет, как та зажмурилась и тяжело, с дрожью, будто испытывая сильную боль, втянула в себя воздух. Хелен пробыла по ту сторону двери еще где-то с минуту, будто наслаждаясь влиянием слов на Регину. Дети внимали звуку ее тяжелого дыхания – Мария, самая старшая дочка Георга, позже скажет сестре Лотти, Гретхен, что дышала мама точь-в-точь как дедушка за несколько месяцев до смерти: хрипло, рвано и как-то мокро, будто сквозь слой влажной марли. Потом Хелен все же отступила от двери и медленно зашагала обратно к своему дому, где ее ждал муж.