Читать книгу "Вещные истины - Рута Шейл"

– Полгода-год. Не меньше.

Не меньше полугода. Итак, я остаюсь без работы и с поджатым хвостом возвращаюсь в Железнодорожный. Через шесть месяцев Настя осознает, что лавка стала ей неинтересна. Возможно, в ее жизни появятся проекты поважнее – например, воспитание очередного поколения лендлордов. Во всем этом есть одно огромное преимущество – Трампель мне больше не понадобится.

– Отлично! Не переживай за меня. Я что-нибудь придумаю.

Улыбнувшись подруге, я тащусь на свой чердак. В дверь звонят – видимо, заявились обещанные Эмилем монтажники из охранного агентства. Мне слышно, как Настя водит их по комнатам и с эмилевской интонацией объясняет, что надо делать.

Я с ногами забираюсь на кровать и включаю ноутбук. По крышке змеится солидная трещина, однако экран чудом остался неповрежденным. Есть еще один путь – послать к чертям и Трампеля, и пейзажики с Кирхой Святого Семейства, сдуть пыль с диплома дизайнера полиграфии и осесть в какой-нибудь мелкой рекламной конторке. С девяти утра до семи вечера ваять макеты брошюр и каталогов. Собачиться с заказчиками из-за каждого шрифта и фона. И как я раньше не понимала, что именно в этом состоит мое призвание? Правда, даже в этом случае мне нужно где-то жить.

Пока я тоскую над клавиатурой, собираясь с духом, чтобы выяснить цены на жилье, пальцы набирают совсем другой запрос.

«Кройц-штрассе»

Наугад выбрав несколько ссылок, я пробегаю глазами текст. Терранова знал, о чем говорит: после войны улицу с таким названием сравняли с землей вместе с другими, разрушенными до руин. На месте домов пролегли проспекты. Там, где были дороги и перекрестки, выросли новые здания. Все, что осталось, это несколько черно-белых снимков, сделанных неизвестным фотографом. Исчезнувшая Кройц-штрассе на них – узенькая полоска мостовой без единого дерева. Камень к камню, стена к стене ютятся приземистые домики. Вдоль одной стороны тянется тротуар. Повернувшись спиной к фотокамере, по нему идет женщина в черном. Размазанная в движении фигура кажется призраком, плавно шествующим вдоль дома, чтобы, дойдя до перекрестка, бесследно исчезнуть за поворотом.

Я впитываю взглядом блеклое небо над серыми крышами, рассматриваю распахнутые настежь ставни, крошечные, будто построенные гномами черепичные козырьки и лестницы в три ступени, спускающиеся прямо к мостовой. Угол каждого дома обозначен кованым фонарем. Дорога уходит вдаль и словно растворяется во мгле. Она никуда не ведет.

Открыв довоенную схему города и «гугл-карты», я отыскиваю нужный район, ориентируясь на русло Преголи и Нижний пруд, которые, к счастью, остались на своих местах, и мысленно пытаюсь наложить картинки одну на другую.

– Вот Николаи-штрассе – Сибирская, – шепчу я, то и дело меняя окна. – Вот улица ведьм Обер Ролльберг – Коперника… Николаи-штрассе пересекалась с Друмм-штрассе – Больничной – и продолжалась до Штайндаммской кирхи, то есть, до Ленинградского проспекта. А вот и Кройц. Ничего себе, она была в два раза длиннее! От Николаи до Обер Ролльберг. – Я провожу мышкой отрезок там, где на современной карте обозначена пустота. – Кое-что от нее все-таки осталось. Целая Салтыкова-Щедрина! – Я торжествую, что утерла нос Терранове, но тут же о нем забываю, потому что в том месте, где раньше начиналась улица Кройц, теперь стоит детский сад.

Не тот ли самый, который виден из окна дома Бескова?

Я меняю режим на изображение со спутника. С трех сторон детский сад окружен другими зданиями – жилыми хрущовками. «Гугл» подсказывает, что здесь есть турагентство, два ресторана и отделение банка. Но вот с одной…

Я приближаю картинку насколько возможно и приближаюсь сама, почти касаясь поверхности экрана носом.

Деревья. Ничего, кроме деревьев. Пространство довольно приличное. Может, городской сквер?..

Меня до зуда тянет поделиться своими рассуждениями с Германом, но звонить первой не позволяет гордость, а потому я ввожу маршрут в телефонный навигатор, захлопываю крышку ноутбука, хватаю рюкзак и устремляюсь по следу улицы-призрака Кройц в одиночку.

* * *

Интересно, что бы он сказал, если бы увидел сейчас мои изыскания?

«Ты надеешься найти дом, не замеченный спутниками? – вполголоса говорю я, копируя занудную интонацию трофейщика. – Ну так вот – здесь его нет».

Его здесь и вправду нет. Узкая тенистая улочка Салтыкова-Щедрина – есть. Хрущобы тоже есть. Сетчатая ограда детского сада – вот она, прямо за моей спиной. А дома нет. Если отойти на несколько шагов и развернуться к ограде правым плечом, то можно лицезреть розово-серую девятиэтажку, припаркованные у бордюра автомобили и сам бордюр – он настолько основателен, что наводит на мысль о принадлежности к той самой улице Кройц. И это действительно так. На одной из довоенных фотографий она снята именно с этой точки, и бордюрный камень, скругленный в том месте, где Кройц-штрассе пересекала Хайнрих-штрассе, явно пережил и бомбежки августа сорок четвертого, и советскую строительную технику. Сложно представить, что когда-то этот типичный дворовый проезд был эдаким каменным чуланом, и лошади провозили здесь свои упряжки, и бюргерские жены прогуливались по вымосткам, подметая гранитные плиты подолами пышных юбок.

В том месте, где по моим расчетам должен был находиться дом, трепещут листьями на ветру березы и липы. Побродив между деревьями, я возвращаюсь к самому надежному ориентиру – ограде детского сада. Вставляю в уши наушники и присаживаюсь на немецкий поребрик. «Развел он тебя, как дуру», – издевается голос Германа. «Как бы не так, – спорю с ним я. – Дом Бескова именно здесь. Только на месте березок были фонарные столбы, а там, где сейчас раскидистая бузина – кирпичный забор… и сам дом тоже был».

Вот только куда это все подевалось теперь?

Я сижу на бордюре, слушаю музыку и наблюдаю за игрой света и тени в маленьком сквере. Кроны деревьев смыкаются, образуя внизу уютную зеленую беседку. Солнце пробивается сквозь листву с почти осенней нежностью.

Думать про осень при нерешенном квартирном вопросе тошно, и я снова вспоминаю старый снимок. На нем в этом месте стоит трехэтажное каменное здание с квадратным эркером, полуколоннами и коленистыми водосточными трубами. Что это было за время года и какой вообще год? В любом случае, запечатленному на пленке дому оставалось существовать лет десять, не более…

Качая головой в такт мелодии, я мысленно отбываю в прошлое и не сразу обращаю внимание на мальчишку, который подходит к кустам бузины и топчется возле них, озираясь. Меня он пока не замечает – я искусно маскируюсь под продолжение бампера ярко-желтой «Оки».

Покрутившись у кустов, пацан ныряет прямо в них и пропадает из виду. Я не придаю этому значения и продолжаю плавание по музыкальным волнам. Но когда вслед за мальчишкой в закустовое пространство так же украдкой отправляется вполне себе взрослая девица лет шестнадцати, я не выдерживаю и подхожу к тому месту, где оба только что стояли.

– Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи, – бормочу я и, привстав на цыпочки, окидываю взглядом скверик но, разумеется, никого не нахожу. Стоит мне только вернуться к наблюдательному пункту за желтой «Окой», мимо на всех парах проносится парень. Меня даже ветром обдувает. Этот не тратит время на выяснение диспозиции, а с ходу вламывается в кусты.