Читать книгу "Еретики и заговорщики - Максим Зарезин"

Что касается отца Зои, то после падения Константинополя в 1453 году Фома Палеолог направил посольство султану. По итогам переговоров Морея обязалась выплачивать 10 000 дукатов ежегодно. Фома то заискивал перед Мехмедом II, призывая его помочь в подавлении восстания албанцев, то огрызался, прекращая платить дань, но его никак не назовешь героем сопротивления — он бросил Морею на произвол судьбы в то время, когда несколько городов продолжали упорно противостоять натиску турок.

Подытожим сказанное: выплата москвичами «выхода» Орде никоим образом не могла уязвить обостренное самолюбие византийской принцессы, а упреки на сей счет в адрес великого князя из уст Деспины выглядели бы попросту нелепо, поскольку москвичи слишком хорошо представляли себе унизительное положение Византии в последние десятилетия ее существования. Не будем забывать и другое: на Руси были твердо убеждены в том, что беды империи порождены в первую очередь ее отступничеством от православия — так что любые нравоучительные реплики на геополитические темы с византийской стороны встретили бы достойную отповедь.

Решающим доводом в пользу разрыва с Ордой стал неудачный поход Ахмата на Русь летом 1472 года, как раз накануне приезда Софьи. Эта неудача наглядно продемонстрировала уязвимость Орды, ограниченность ее военного потенциала, что ускорило принятие давно назревшего решения. Софья Палеолог могла способствовать разрыву с Ордой только следующим образом — сам по себе брачный союз с представительницей императорской династии в ряду прочих обстоятельств придал Ивану III уверенность в своих силах, подвиг на решительный разрыв с вековечной зависимостью.

Московская прелюдия Мерлезонского балета

Грозные события 1480 года серьезно изменили отношение великого князя к своему ближайшему окружению. В эти тяжелые месяцы Иван Молодой проявил себя как самостоятельный лидер, энергичный военачальник, соправитель не по названию, а по поступкам своим. В то же время Угорщина самым плачевным образом отразилась на репутации Деспины. Грекиню в Москве никогда особенно не любили, но общественное мнение окончательно отвернулось от нее после того, как великая княгиня ввиду угрозы Ахматовой рати бежала в Заволжье.

Летописец сообщает о том, что великая княгиня «бегала от татар на Белоозеро, а не гонял никто же». При этом беглецы обращались с местными жителями хуже ордынцев: «И по которым странам ходили, тем пущи татар от боярьскых холопов, от кровопиицев христианских, въздай же им, господи по делом их». Позорное бегство Софьи противопоставляется поведению матери великого князя, которая «не захоте бежать, но изволи в осаде сидеть».

Правда, тот же источник сообщает, что сам Иван III «свою великую княиню римлянку и казну с нею посла на Белоозеро», Никоновская летопись также отмечает, что великая княгиня оказалась на Белоозере, поскольку «отсылал бо ея князь великий». На самом деле вряд ли Софья решилась покинуть Москву без ведома великого князя, но столь же сомнительно, что ее отъезд — инициатива самого Ивана Васильевича.

Возможно, летописцы, описывая события Угорщины, пристрастны к Софье так же, как и к великому князю. Но факт остается фактом: в то время как сам Иван III, его братья, Иван Молодой находились на разных участках борьбы с Ахматом, в Москве оставался весь двор и бояре, митрополит Геронтий, епископ Вассиан Рыло, мать государя инокиня Марфа, его дядя, правитель Белозерского уезда Михаил Андреевич Верейский.

Странное исключение было сделано только для Деспины, рванувшей со своими спутниками верст за пятьсот на север от стольного града. Как бы ни были предубеждены против Софьи позднейшие авторы, вряд ли в 1480 году москвичи, и без того настроенные против Софьи, оставили ее отъезд без язвительных комментариев. Возмущались не только простые горожане. Побег Софьи вызвал неудовольствие у части московской знати.

Мы с сомнением относимся к якобы имевшей место склонности великого князя слушать советы сторонников замирения с ордынцами, но это не означает, что таких советников не существовало вовсе: «Тогда же быша многа размышлениа во многих человецех: овии тщахуся до крове и до смерти с поганными братися; овии же на бегство умышляху, своего живота щадяще, Землей же Русстей предателей хотяху явитися, а безсерменом норовники», — сообщает летопись.

Такими норовниками предстают лица, составившие Софье компанию во время вояжа на Белоозеро — представители старомосковских боярских фамилий Василий Борисович Тучков и Андрей Михайлович Плещеев. Братья Василий и Иван Тучко еще с 60-х годов занимали ключевые позиции и в думе и при дворце. В Боярской думе образца 1475 года было трое Морозовых. Третий «думец» из морозовского рода — Григорий Васильевич — оставался у великой княгини осенью 1485 года, когда Иван III во главе войска выступил в поход на Тверь.

После умирения удельных смутьянов, разгрома новгородской оппозиции настало время навести порядок в Кремле. Великий князь решил расправиться с наиболее влиятельными сторонниками Деспины, и пусть не сразу, а постепенно задуманное воплотил. Около 1483 года Иван III повелел распустить дворы братьев Тучко-Морозовых, еще одного Морозова — Михаила Яковлевича Русалки и других старомосковских родов. В 1485 году братья Тучко-Морозовы были «поиманы». Клан Морозовых потерпел сокрушительное поражение. Следующее поколение рода начало свою думскую карьеру не с боярства, а с чина окольничих.

А. А. Зимин полагает, что опала Морозовых связана с укреплением позиций Ивана Молодого и ухудшением положения при великокняжеском дворе Софьи. Несомненно, отношение великого князя к Деспине переменилось к худшему. А вот невестка Елена Стефановна, или Елена Волошанка, явно пришлась по душе государю. Трудно судить, испытывал ли Иван Васильевич «комплекс» перед честолюбивой, энергичной и образованной Софьей Палеолог.

Боярышня. Художник К. Е. Маковский

Но вот в его семью вошла женщина, как и Деспина, столь непохожая на московских боярынь — умная, развитая, общительная. Вокруг нее собрался кружок московских интеллектуалов, да и сама Елена обладала несомненным талантом. Выполненная ею пелена считается замечательным памятником древнерусского художественного шитья и одной из первых светских картин Московской Руси. К невестке Иван Васильевич имел право относиться покровительственно, чего он, разумеется, не мог позволить по отношению к суровой нравом супруге и что должно было льстить самолюбию государя.

Со всей очевидностью симпатии и антипатии великого князя проявились в 1483 году после того, как у Елены Волошанки и Ивана Молодого родился сын Димитрий. В свое время Софье было разрешено носить украшения первой жены великого князя Марии Тверской — «саженья» с каменьями и жемчугом. Теперь великий князь потребовал от Деспины вернуть драгоценности, дабы передать их невестке. Софья, безусловно, по достоинству оценила издевательский подтекст и символическое значение этой передачи. Три года спустя послем рождения сына Василия великий князь демонстративно выразил предпочтение появившемуся на свет внуку и его матери.