Читать книгу "Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть третья - Вера Камша"

– Вы хотели весны, Арлетта? – Рокэ уже обнимал гитару, и где только раздобыл? – Я правильно помню?

– Да… – Георгию нужно спровадить! Пока она здесь, кардинал не выйдет. – Весна танцует с ветрами…

– …а лето поет и плачет!

Это была его первая песня в Сэ. Хозяйка из вежливости попросила молоденького гостя спеть, тот улыбнулся и сбегал за гитарой. Они были вдвоем – Росио устроился возле камина, Арлетта – у открытого окна. Когда замер последний звук, ее обнимал Арно; женщина не заметила, как он вошел, никто бы не заметил…

Забудь о слезах до лета – весна танцует с ветрами…

Забыть о слезах, забыть! Георгия убралась, хватило совести, а Ли у камина говорит с… Арно! Там, за белым бархатом, они кажутся братьями. Арно в черно-белом, маршальском, Лионель – в алом… Почему?

Лето поет и плачет, осень с огнем играет,Забудь о слезах до снега, лето уходит в осень.

Она воистину чудовище! Другая бы закричала, бросилась бы, смеясь и плача, на шею, упала бы в обморок, наконец, но не сидела бы, пытаясь понять, почему в алом сын!

– Я – чудовище, Росио!

– Вы – чудо.

Слезы все же вскипают, и длинные пальцы немедленно прижимают струны. Видеть чужие слезы, не замечать свою кровь, он в этом весь.

– Ты опять разбил руки.

– Так получилось. Не плачьте и не вставайте.

Осень с огнем играет, зима убивает сразу,Забудь о слезах до смерти, осень не знает пепла.

Падают каштаны, отскакивают от мраморного пола, с треском лопаются, выпуская блестящие золотисто-коричневые шарики. Осень знает огонь, она сама есть огонь, огню больно, а мы называем эту боль дымом. Память тоже дым…

Зима убивает сразу, зима – это память лета,Забудь о смерти до смерти, весна обнимает ветер.

– Я все-таки встану, Росио. Там Арно!

– Там? – кровь на струнах, улыбка на губах. – Мы одни, сударыня. Не считая осени.

3

Вот так и понимаешь, какая милая вещь война, милая и простенькая, даже если ты ввалился в медвежью берлогу. Подумаешь, вражеский король или землетрясение, ты давай отсюда выберись! Кровь тебя не вытащит, зато других затянет. Будь твоей роднёй Райнштайнер или хотя бы Придд, это еще имело бы смысл, но братцы здесь не помощники, ну а с матери хватит Олларии…

Эмиль усиленно созерцает картины – значит, злится не на шутку. Когда здесь так или иначе закончится, он проснется или нет? И что запомнит? Надорские и олларийские прогулки не в счет, тут нечто другое, им и займемся.

Чтобы выкинуть из головы лишнее, Лионель пересчитал ряды мозаик на полу, потом оглядел ближайшие полотна. С Манриком и серой в яблоках ногой все было по-прежнему, но в клубах дыма за материнской спиной проступало нечто вроде женского силуэта. Тоненького, невысокого.

Что за маленькая женщина в силах почуять его кровь? Почуять и почти найти? Больше всего похоже на Селину, чью мать он удержал – теперь это ясно – кровью, которой вправе клясться. Сэль накоротке с выходцами, и она верит Проэмперадору, а доверие сопоставимо с любовью и всяко больше ненависти, хотя гизеллы тоже могут многое. Удачно, что выходцы второй раз умирают окончательно… Ну и чушь лезет в голову! Хорошо, что покончено с кудлатой дрянью, плохо, что Юстиниана с Удо нет уже нигде… Юстиниана?!

То, что он нашел, Ли понял сразу, вернее, понял, что нужно делать.

– Эмиль! – Себя маршал слышал не хуже, чем в любом другом месте, но лучше б он соображал с той же скоростью, что в доме фок Дахе.

– Осенило? – Брат пытался улыбаться, но ему было не по себе. – Может, скажешь, где вся эта похабень?

– Во сне. – Эмиль ни кошки не поймет, понять хоть что-то смогут лишь трое. Считая и тебя, если ты, само собой, выберешься. – Близнецы и супруги время от времени влезают друг к другу в сны, имей это в виду, когда женишься. Картинки разглядел?

– Попадись мне этот художничек! Вот уж не думал, что меня замутит от лошади!

– От лошади? – на всякий случай Ли глянул на успевшую стать ближе стену, там по-прежнему красовался Рудольф, причем пеший. – Видимо, дело в масти.

– Тогда бы я старичка Генерала боялся.

Вот и последнее доказательство. Пегое. Галерея не сон и не бред в том смысле, что порождает ее отнюдь не воображение в нее угодившего. Сюда можно попасть, и сюда попадают либо случайно, либо по зову, а вот ты полез сам, иначе б не было тебе никаких пожаров, только пегая кляча на мокрой штукатурке.

– Тебя не затруднит, когда ты все вспомнишь, рассказать сие Райнштайнеру? Он с тобой?

– Вроде бы… Не помнишь часом, за что я хотел тебя убить?

– Помню. – У него должно получиться, и у него получится! – Про лошадку тоже расскажи.

– Ты дождешьс… Ли, стены смыкаются!

– Только сейчас заметил?

– Это не сон! Вы обсуждали эту пакость с Райнштайнером и Приддом.

– А ты, оказывается, слушал? Ну надо же!

– Да, слушал. Нужно выбираться!

– Логично, и ты это сделаешь первым.

– Нет!

– Да. – Ли подхватил братца под руку. – Я могу тебе приказать, и ты послушаешься, но приказывать я не стану. Просто подумай. Я – лучший боец, у меня нет невесты, и главное – я не ты.

– Собака!

– С собаками к Валмонам, в нашей семье их не держат даже на гербе, но это не важно. Важно, что прежде в ней не случалось близнецов, а я на Савиньяка не похож.

– Да неужто?

– Вспомни отца. Вспомни все, что мы про себя слышали. Ты – настоящий Савиньяк, я – Рафиано, Леворукий, змея, сволочь…

– Раз сволочь – убирайся! Сволочи всегда удирают.

– Месяц назад я бы удрал, потому что считал Росио мертвым. Алва важней нас обоих, я заменял Алву, и я бы ушел. Теперь Рокэ вернулся, он справится лучше меня, значит, теперь важней сохранить настоящих Савиньяков.

– Вот ты и сохранишь. Малыша.

– А это, братец, уже не мое дело. Короче, желай мне удачи и проваливай.

– Удачи?!

– Я тебе уже писал, что не умираю и не собираюсь. Обойдемся без прощаний.

Рука не дрогнула, благо Эмиль настроился спорить, а не умирать. Здесь, в сжимающемся мороке. Так и не обтертый кинжал ударил в сердце, смешав две крови. Короткий звук. Не раз слышанный, в первый раз жуткий. Широко раскрывшиеся глаза, твои и не твои, в них сперва удивление, потом – ночь, черная ночь со звездами… Запах дыма, ветер, конский топот. Конец.

Осесть телу на здешний пол Лионель не позволил – подхватил и поднял, хотя не был ни Катершванцем, ни хотя бы Свином – доволок до превратившегося в сгусток дыма портрета. То, что он творил, было не бо́льшим бредом, чем рывок в горную щель, пожалуй, даже меньшим, но как же вовремя он встретил Придда и беднягу фок Дахе!