Читать книгу "Все наши ложные "сегодня" - Элан Мэстай"

Могу точно утверждать, что сперва я не задавал себе некоторые судьбоносные вопросы и молча таращился в потолок бокса. Но мало-помалу густой химический туман рассеялся, сменившись тоскливой правдой. Пенелопа погибла – как и наша общая клетка. Гениальный труд моего отца уничтожен. Его лаборатория опустела. Экспедиция отложена на неопределенный срок. Вся команда – хрононавты, инженеры, советники, отец – заперта в изолированных камерах, пока толпа юристов проводит надлежащее расследование и бьется над тем, чтобы защитить нас от потенциальных санкций. Репутация ученого мужа висит на волоске, со стороны правительства могут последовать репрессии, а со стороны корпораций – многочисленные аудиты.

Сама возможность путешествий во времени отодвигается, по меньшей мере, на поколение.

Просто поразительно, сколько всего можно разрушить одним-единственным половым членом.

36

Там, откуда я прибыл, люди и власти не состояли в таких сложных отношениях, как здесь. Пищевые синтезаторы, портновские автоматы и гигантские жилые башни, соединенные между собой, означали, что никто не испытывал нужды ни в пище, ни в одежде, ни в крыше над головой.

Преступления против собственности не представляют собой никакой проблемы, поскольку все снабжено датчиками и легко отслеживается – даже если и украдешь что-нибудь, то все равно не сможешь воспользоваться украденным или куда-то его сбыть.

Правда, психические заболевания и злоупотребление алкоголем и наркотиками никуда не делись, однако система здравоохранения «переделывала» их на новый лад. В местном лечебно-воспитательном учреждении разрешено синтезировать для себя любые наркотики. Любой человек при желании может развить в себе зависимость от пены для ванны или от сластей, или от морфокаина – и отправиться жить под мост, но никто не поступал таким неразумным образом.

Тот мир не предназначался для бунтарей. Наверное, это звучит неубедительно и не соответствует принципам панк-рока, но ведь в моем мире и панк-рока не было. В нем не нуждались.

Разумеется, порой энтропия выводила систему из равновесия, но когда это случалось, народ терпеливо дожидался, пока власти не возьмут ситуацию под контроль, чтобы гражданам можно было вернуться к безопасности, комфорту и изобилию. Наши материальные потребности удовлетворяли предупредительные корпорации с исключительно высоким качеством обслуживания. Избираемые же нами правительства занимались в основном всяческой волокитой. К примеру, следили за тем, чтобы соблюдались законы, обеспечивали общественную безопасность, заключали международные торговые соглашения и предотвращали стихийные бедствия. Народ доверял системе.

Поэтому я с легкостью покинул больницу, хотя, по логике вещей, должен был считаться «плохим парнем», которого полиция отправила подлечиться. Но никто меня даже не остановил: ведь я жил не в том варварском обществе, где люди сознательно нарушают установленные границы.

Пребывание в звукоизолированном лечебном боксе могло принести пациенту спокойствие и умиротворение. Но находясь наедине со своими мыслями, я чувствовал себя погребенным в гробу заживо. Мозг отвергал любые попытки трезво оценить положение, в котором я оказался, как будто он захлопнулся наглухо, дабы избежать заражения. Способен ли мозг закрыть струпом воспоминание о душевной ране? Мой определенно изо всех сил старался сделать именно это.

Я открыл бокс и осмотрел узкую комнатушку без окон, в которой он располагался. Охрана отсутствовала. Никому не пришло в голову, что меня нужно сторожить. Я вылез наружу, быстренько сконструировал одежду и был таков. Шагая по коридору, я глазел по сторонам. Медики занимались пациентами, а те, кто меня видел, решили, что если я ухожу, значит, так и надо. Мой равнодушный вид вовсе не был наигранным. Я пребывал в острейшем шоке. Моя кровь превратилась в раскаленную лаву. Сердце перекачивало огонь. Но боль, воспламенившая мои нервы, не могла найти дорогу в оцепеневший мозг.

Перед больницей находилась просторная площадь, где располагались посадочные площадки для летающих автомобилей, станции транзитных капсул и телепортационные платформы. Сотни людей двигались в разных направлениях, шли с работы и на работу, навещали больных, сдавали анализы, высаживали из машин супругов, забирали жен и детей, сплетничали с сотрудниками, болтали с друзьями, заигрывали с незнакомцами – фрактальный узел повседневной жизни. В свете послеполуденного солнца народ просто-напросто игнорировал мою аннигиляцию.

Я смотрел на мельтешение летающих автомобилей над головой. Поскольку на них с земли смотрят не реже, чем сверху, днища машин делают столь же привлекательными, как и их кузова. Изящные ребра переливающихся разными цветами трубопроводов и округлые корпуса антигравитационных двигателей мерцали от укрощенной силы. Я вдруг сообразил, что не могу вспомнить, что случилось с водителем летающего автомобиля, который убил мою мать. Я не мог восстановить в памяти лицо или имя, и даже не помнил, был ли это мужчина или женщина. Пострадал ли тогда и сам водитель? Попал ли он в ту же больницу, которую я только что покинул? Был ли он на похоронах, стоял ли неловко где-то в задних рядах собравшихся, не зная толком, следует ли ему публично покаяться или лучше хранить молчание и держаться в сторонке? Как на него подействовало то, что он сделал с нашей семьей? Призрачное существование человека, который полностью изменил мою жизнь и которого я напрочь забыл, превратилось в тень, родившуюся от игры света.

Дружелюбно улыбаясь каждому, кто попадался мне на пути, я пересек площадь и вошел в транзитную капсулу.

Не могу объяснить, что делал. У меня не было плана. Я снова стал двенадцатилетним мальчишкой и собирался сбежать. Куда-нибудь, где меня никто не найдет.

37

Я вернулся в свою квартиру. Я не опасался полицейской погони, поэтому воспользовался наблюдаемой общественной сетью и вошел в парадный подъезд средь бела дня. Я не прятался. Я убегал. А это – совсем разные вещи.

Мне было нечего собирать, но я хотел привести тело в порядок и переделать одежду. И, войдя в спальню, я увидел… маленькую прядку волос Пенелопы. Их бы хватило с лихвой, чтобы вырастить в инкубаторе генетически идентичного андроида – куклу для секса. Они были популярны и могли похвастать приятной на ощупь кожей, теплым нутром и покорным искусственным интеллектом. Такая кукла выполняла бы все мои желания и выглядела бы точь-в-точь как Пенелопа.

Если этот вариант меня бы слишком устроил из-за недостаточной душевности, я мог бы зарегистрироваться на сайте знакомств и найти женщину, которая согласилась бы носить цифровой грим – портретную проекцию, виртуально накладывающуюся на лицо в режиме реального времени. Она могла бы выглядеть, как мне захочется… к примеру, походить на тигрицу, дельфина или на гусыню, если бы мне такое взбрело в голову, но при этом оставаться живым непредсказуемым человеческим существом, ведущим свою партию в нашей ролевой игре по каким-то своим загадочным причинам.

Я также мог вложить образ Пенелопы в один из бесчисленных алгоритмов брачных знакомств. В таком случае я бы отыскал женщину, напоминающую Пенелопу, и сказал ей все то, что требуется, дабы она прониклась ко мне должными чувствами. Затем при помощи феромонных добавок с черного рынка мы бы добились укрепления гормональных связей между нами, что, конечно, невероятно сильно повлияло бы на мою партнершу. Она бы даже решила, что ее внешность не идеальна и идея о косметической операции стала бы для нее спасительным кругом. Я мог бы жениться на ней, у нас мог бы родиться ребенок, и я бы достиг преклонных лет в иллюзиях, которые, впрочем, развеялись у меня перед глазами перед смертью.