Читать книгу "Декабрист - Максим Войлошников"

— Не думаю, что все корпуса будут за них. Срочно вызывай начштаба Куруту, генерал-квартирмейстера Данненберга, командиров дивизий и гвардейских полков. Я назначаю военное совещание.

— И все-таки, мне кажется, вы делаете ошибку. Может быть, мне с несколькими эскадронами верных людей все-таки попробовать настичь его высочество и отобрать бумаги? — Лицо Лунина — волевой подбородок, кошачьи усы и грозный взгляд — изобличало человека действия.

— Нет. Я сказал, оставь это, мне надо установить связь с Петербургом и с армией. Вот в чем проблема. Я пошлю людей к командующим. В Могилев поедет мой старый адъютант, полковник Александр Голицын. Но кого послать во Вторую армию? Ты мне нужен здесь.

— У меня есть такой человек, майор Ломоносов из Подольского кирасирского. Прошел Бородино и Европу, имеет греческий опыт.

— А, этот? Согласен. Приготовь бумаги на его полномочия и пускай едет с фельдъегерем в Тульчин, в Витгенштейну.

Через некоторое время, спешно вызванные во дворец, начали прибывать русские и польские генералы. Среди первых — начштаба наместника генерал Курута, дипломатичный грек и генерал-квартирмейстер Петр Андреевич Данненберг, сухощавый громкоголосый германец. Среди вторых — начальник пехоты — граф Станислав Потоцкий.

Рассадив их, Константин начал заседание, сразу взяв быка за рога:

— Господа генералы, должен вам сообщить два ужасных известия: первое — государь император скончался в Таганроге.

— Бог мой, какое горе! Очень печально! — воскликнули все, кроме тех, кто уже все знал.

— Второе известие таково: мой брат Николай не признает моих прав и желает возложить корону на себя! — Это заявление было встречено напряженным молчанием.

— Я являюсь главнокомандующим Польской армии. И я хочу вас спросить, господа генералы: как вы поступите, если я прикажу Польской армии перейти русскую границу и идти на Санкт-Петербург? Что скажете, генералы Потоцкий, Хлопицкий, Трембицкий, Дембинский, Цементовский, Новицкий? [13]

Спрошенные начальники дивизий опустили головы. Затем поднялся усатый генерал Хлопицкий, который сражался против русских войск не только под знаменами Наполеона, но еще в рядах армии Костюшко. Он был известен своим резким нравом и прямотой.

— Ваше высочество! — обратился он к Константину громким голосом. — Если польская армия перейдет русскую границу, против нее поднимется ненависть всего населения, как это уже было в 1812 году! Можно было бы идти в Литву и Белую Русь, где немало поляков, но, как уже сказано, великорусские земли нам грозят еще одним истреблением. Во время похода Наполеона на Москву Польша оставила в русских снегах девяносто тысяч своих сыновей! Это не должно повториться! Таким образом, мы не можем действовать за польской границей. Однако если бы ваше императорское высочество приняли бы сейчас на себя корону польского государства и объявили Польшу независимой, каждый поляк встал бы под ваши знамена! Мы могли бы присоединить старые польские земли, отнятые у нас еще Екатериной Второй, и таким образом под вашей полной властью оказалось бы большое европейское государство!

— А за королевскую столицу, Краков, вы предлагаете мне драться с Австро-Венгерской империей? — язвительно предположил Константин. — Если я соглашусь на ваши условия, я сделаюсь марионеткой в руках польского правительства. К тому же здесь вопрос стал бы не о короне, а о целостности империи — и я не смог бы рассчитывать на преданность тех русских военачальников, на которую нынче могу надеяться! Польша погибла бы наверняка!

— В таком случае, я, вероятно, прав, если скажу, что верные вам войска будут оборонять вас, если ваши враги задумают настигнуть вас в сердце Польши! — сказав это, Хлопицкий сел.

— Согласны вы с ним, господа генералы, граф Потоцкий?

— Да, ваше высочество, к сожалению, это так, — отвечал Станислав Потоцкий, а остальные в знак согласия наклонили головы.

— Хорошо, тогда приводите свои войска в готовность, отпуска отменяются. Пускай храбрые поляки меня охраняют, пока неутонченные русские мужланы будут за меня сражаться! Все свободны!

Некоторые из генералов покраснели от негодования, но ответить было нечем — цесаревич был прав! Они поднялись и, понурясь, вышли.

— Я просил у Александра польской короны, но он не дал мне ее! — сказал Лунину Константин. — А пытаться владеть ею, когда русский царь твой враг, — безумие!

— Итак, чем мы располагаем, ваше превосходительство? — обратился он к генералу Куруте.

— Сводно-Гвардейская кавалерийская дивизия: четыре полка и конно-артиллерийская рота и пять пехотных полков Литовского корпуса.

— Да, этого мало… Необходимо, чтобы нас поддержали русские корпуса и гвардия…

Как по-вашему, можно ли рассчитывать на заграничные дворы? — обратился цесаревич к Новосильцеву.

— Безусловно, Карл Десятый французский вас поддержит. Морально. Лорды Британии определенно будут против. Австрийцы, возможно, возьмут нейтралитет. Прусский король, мне кажется, воздержится поддержать зятя войском. Но втайне будет нам вредить.

— Значит, нам следует заняться внутренними российскими делами. Лунин, позовите ко мне гонцов!

Лунин вызвал Ломоносова к цесаревичу.

— Ломоносов! — сказал Константин, кладя руку на плечо своему офицеру.

— Государь умер, мы осиротели. В этот час наш брат Николай решился похитить у нас права на русский престол. Я хочу, чтобы армия поднялась на защиту моих прав, и верных людей я вознагражу. Я велю тебе и прошу тебя — езжай к генералу от кавалерии Витгенштейну и передай ему мое повеление и на словах передай, что я его не забуду после победы!

— Приложу все усердие, ваше императорское высочество! — сказал Петр, отчетливо понимая, что обратного пути уже не будет. Но он привык рисковать собой, и только слабое беспокойство о том, что может случиться с женой и детьми, если противники победят и решат вернуться к обычаям истреблявшего врагов до корня Петра Первого, которого цесаревич Николай считает идеалом, шевельнулось у него.

Глава 18

Тульчин

Штаб Второй армии находился в местечке Тульчин Подольской губернии, в шестидесяти верстах к югу от Винницы. От Варшавы туда было семьсот пятьдесят верст. В день фельдъегерские дрожки делали по мерзлой земле двести пятьдесят верст, и к месту назначения они должны были приехать к концу третьих суток. Непрерывная езда выматывала Ломоносова. Его спутник, худощавый капитан Железнов, со впалыми от усталости глазами, действовал как механизм. Он грозился Сибирью станционным смотрителям за малейшее промедление в смене лошадей и поощрял нагайкой ямщиков, казавшихся ему слишком медлительными. Ни отогреться на станциях, ни толком напиться чаю они не успевали. Поднятый верх защищал людей от ветра, но не от холода.