Читать книгу "Перед падением - Ной Хоули"

Дождавшись, пока глаза привыкнут к солнцу, Скотт убрал ладонь от лица и увидел бассейн.

Когда хозяин дома через час вышел во двор в обществе своей подружки, Скотт плавал. Мускулы его болели от ставшего непривычным напряжения, легкие молили о пощаде, но он продолжал раз за разом пересекать пространство бассейна от бортика до бортика. Хозяин и его девица принялись громко звать Скотта опрокинуть с ними по стаканчику, но тот даже не отозвался. Он снова почувствовал себя живым. Нырнув в воду, Скотт испытал те же чудесные ощущения, что и в тот день, когда в восемнадцать лет выиграл национальное первенство по плаванию в своей возрастной категории. Подобные чувства возникали и в шестнадцать, когда ему впервые удался идеальный подводный разворот у бортика, а также и в двенадцать, когда, проснувшись еще до восхода солнца, начинал разрезать воду гребками.

Скотт плавал и плавал, пока не почувствовал, что в душе у него снова появилось что-то от того шестилетнего мальчика, который наблюдал, как Джек Лаланн плывет через залив Сан-Франциско, буксируя за собой лодку весом в тысячу фунтов. Скотт почувствовал: он снова уверен в том, во что так верил раньше.

«Нет ничего невозможного. Любой цели можно достичь. Нужно только по-настоящему этого захотеть».

Так, значит, он вовсе не стар. С ним еще не покончено. Скотт просто раньше времени сдался.

Еще через тридцать минут он выбрался из бассейна, надел одежду прямо на мокрое тело и отправился в город. В течение следующих шести месяцев Скотт ежедневно проплывал по три мили. Он бросил пить и полностью оказался от сигарет. Перестал есть красное мясо и сладости. Снова принялся покупать холсты и грунтовать их, готовясь к работе. Он стал похож на боксера, готовящегося к важному бою. Или на виолончелиста перед ответственным концертом. Его инструментом было его собственное тело. Пока оно напоминало потрепанную гитару Джонни Кэша, но Скотт надеялся со временем превратить его в скрипку Страдивари.

Он выжил в страшной катастрофе, которой была его жизнь. Скотт знал, что об этом и будут рассказывать созданные им новые картины. Летом он снял небольшой домик на Мартас-Вайнъярд и поселился там, словно отшельник. Снова главным и единственным для него в жизни стала работа. Но теперь в ней были смысл и цель. «Человек не должен, не может отделять себя от своего дела, – думал Скотт. – Если художник сам подобен выгребной яме, его картины могут быть только дерьмом».

Он завел увечного трехногого пса и готовил для него спагетти и фрикадельки. Дни Скотта протекали по одному и тому же распорядку – сначала заплыв в океане, затем чашка кофе на фермерском рынке, потом несколько часов упорной работы в студии. Когда Скотт закончил свою первую картину, задуманную и написанную на Мартас-Вайнъярд, он понял, что это – настоящее. Душу его наполнила такая радость, что он даже не решился высказать ее вслух. Вместо этого он высоко подпрыгнул. Картина стала его секретом, тайным сокровищем.

Лишь совсем недавно Скотт перестал жить как аскет. Сначала он побывал на нескольких званых обедах. Затем позволил одной из галерей Сохо включить его новую работу в ретроспективную выставку, посвященную художникам девяностых. Картина привлекла большое внимание. Ее приобрел известный коллекционер. Телефон Скотта ожил. Его жизненные цели снова стали ясными и достижимыми. Нужно было только не упустить шанс.

Поэтому он и сел в самолет.

РЯДОМ С БОЛЬНИЦЕЙ теснится добрая дюжина телевизионных фургонов. Люди с камерами полностью готовы к работе и в напряжении ждут, когда все начнется. У входа выставлен кордон полиции – шестеро офицеров в форме, которые следят за соблюдением порядка. Скотт тайком наблюдает за происходящим из окна вестибюля, спрятавшись за большим фикусом в глиняном горшке. Там его и находит Магнус.

– Господи, Скотт! – восклицает он. – Я вижу, ты в своем репертуаре. Стараешься все продумать и сделать по-своему, верно?

Мужчины крепко обнимаются. Магнус – художник-любитель, уделяющий живописи лишь часть своего времени. Главная страсть его жизни – женщины. У него едва заметный ирландский акцент.

– Спасибо, что приехал, – говорит Скотт.

– Не за что, брат. – Магнус окидывает Скотта оценивающим взглядом. – Выглядишь ты дерьмово.

– Я так себя и чувствую.

Магнус показывает Скотту спортивную сумку.

– Я привез тебе несколько футболок, более-менее подходящую по цвету куртку и какие-то штаны. Хочешь переодеться?

Скотт бросает еще один взгляд в окно. Толпа журналистов у больницы растет. Все эти люди пришли и приехали для того, чтобы хоть краем глаза увидеть его, услышать хотя бы одно произнесенное им слово. Для них он был человеком, который умудрился восемь часов продержаться на воде в Атлантике, ночью, в полной темноте, да еще с четырехлетним мальчиком на спине, – и в конце концов доплыть до берега. Закрыв глаза, Скотт представляет, что произойдет, когда он, одевшись, выйдет на крыльцо больницы. Посыпятся вопросы, будут слепить вспышками фотокамер. Его лицо появится на экранах телевизоров. От этих мыслей Скотту становится нестерпимо тошно.

«Несчастных случаев не бывает», – вспоминает он слова телеведущего.

Слева находится длинный коридор. Судя по табличке, ближайшая к нему дверь ведет в раздевалку для персонала больницы.

– У меня есть идея получше, – говорит Скотт. – Но для того, чтобы ее реализовать, тебе придется нарушить закон.

– Только один? – улыбается Магнус.

Десять минут спустя они выходят на улицу через боковую дверь здания. Оба одеты в голубоватые медицинские халаты и такого же цвета просторные штаны – ни дать ни взять два врача, живущие поблизости и отправляющиеся домой после долгой и трудной смены. Скотт подносит к уху сотовый телефон Магнуса и делает вид, будто что-то говорит в трубку. Трюк срабатывает. Они беспрепятственно доходят до машины Магнуса, видавшего виды «сааба» с выцветшим от солнца брезентовым верхом. Забравшись внутрь, Скотт снова пристраивает левую руку на перевязь.

– Знаешь что, – предлагает Магнус, – давай попозже сходим в этом одеянии в бар. Женщины обожают врачей.

Проезжая мимо толкущихся у входа журналистов, Скотт втягивает голову в плечи и частично прикрывает лицо рукой с телефоном. В этот момент он думает об одиноко сидящем в кресле-каталке мальчике, который отныне и навсегда стал сиротой. Скотт не сомневается в том, что тетя – сестра Мэгги – любит ребенка, и уверен, что наследство, оставленное родителями, защитит его от нищеты. Но будет ли этого достаточно для того, чтобы мальчик смог вырасти нормальным человеком, или случившееся сломало его на всю жизнь?

«Мне надо было взять у его тети номер телефона», – думает Скотт. Но что, спрашивается, он стал бы с ним делать? Скотт не чувствует себя вправе вмешиваться в жизнь семьи Элеоноры и ее мужа. А если бы он даже решился это сделать, что может предложить со своей стороны? Мальчику всего четыре года. Скотт – одинокий немолодой мужчина. В прошлом любитель приударить за женщинами, ни разу не сумевший построить стабильные отношения. Вылечившийся алкоголик. Художник, которому до сих пор так и не удалось создать себе имя. Он классический неудачник, человек-никто. И уж точно никакой не герой.