Читать книгу "Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен"

«Все решаю я!» – говорила я себе, шагая по зимнему морозцу.

Все решаю я! Очевидность, банальность – но я поняла ее впервые. Я еще не была уверена, хочу ли все решать, не легче ли дать жизни идти своим чередом и плыть по течению, но было что-то до ужаса возбуждающее в самом факте: я знала, что могу все решать.

Я смотрела на мои шикарные сапожки, ступающие по тротуару, по тающему снегу, и уже видела себя чистой и безмятежной, спокойной и степенной, свободно говорящей о себе – в разумных пределах, конечно же. Чуточку стеснительности я себе оставлю. Я стану одной из тех хладнокровных и уравновешенных женщин, которых мы с Катрин ненавидели вслух при каждом удобном случае, по той, весьма веской, причине, что они лишь подчеркивали наши с ней недостатки и слабости.

Неприятие действительности и подавление желаний уступят место здравомыслию, которое позволит мне анализировать мои потребности и решать мои проблемы иначе, чем поглощая литры водки и вопя на пару с лучшей подругой, – решение практичное и весьма забавное, но не самое надежное, и его вряд ли одобрила бы Жюли Вейе.

Я вспомнила, сколько раз мы с Катрин лихорадочно насмехались над общими подругами или знакомыми, которые казались нам невыносимыми только потому, что им было просто… хорошо. Впервые за все годы дружбы и шуточек – о, как они тешили душу! – на тему «мисс блаженненьких» и «счастливых дур», такое пришло мне в голову. Надо рассказать об этом Жюли, подумала я на какую-то наносекунду, и тотчас одернула себя: о боже, нет, я не стану женщиной, которая фиксирует в уме все, о чем хочет рассказать своему психотерапевту!

Знак ли это того, что я не была счастливой все эти годы, когда думала, что счастлива?

Мне вспомнился один вечер в нашем любимом ресторане, когда Катрин кричала в ответ на мое презрительное описание издательницы, с которой я работала: трое детей, карьера, удачный брак и «позитивно-дзенское, черт его возьми, отношение к жизни»: «Я их ненавижу, функциональных женщин! Чтоб им всем передохнуть!» И мы чокнулись с какой-то яростной радостью. Будь у нас под рукой два черепа этих в высшей степени функциональных женщин, мы бы, наверно, без колебаний выпили из них, подобно кровожадным валькириям.

Много лет мы строили из себя «раздолбаек, гордых собой», и не столько тот факт, что мы были раздолбайками, огорчал меня теперь, сколько наша гордость, о которой нам надо было все это время кричать, чтобы убедить себя в том, что мы ее не выдумали.

Меня как будто хорошенько взболтали. Был ли мой случай тяжелым? Была ли я карикатурой на «раздолбайку, гордую собой»? Стану ли я несносной «мисс блаженненькой», убедив себя, что это – верный путь? Нужен ли мне выбор? Нормально ли задавать себе столько вопросов? Знаю ли я, чего хочу? Должна ли я знать, чего хочу? Не банально ли – хотеть это знать? Не лучше ли было остаться веселой раздолбайкой?!

«У меня сейчас голова лопнет», – сказала я себе. Или я стану такой, как Катрин, буду вечно подвергать себя сомнению и отчаянно искать ответов, которые мне в конечном счете, может быть, и не нужны.

Я остановилась на углу и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Для одного сеанса достигнуто многое. Был ли это тот пинок под зад, которого я ожидала? Я тряхнула головой и мысленно дала себе абсурдное обещание, что больше не задам ни одного вопроса, пока не вернусь к Катрин и Никола.

Интересно все-таки. Мы с Никола столько шутили по поводу техник самоанализа, которыми увлекалась Катрин, но мне никогда не приходило в голову, что это может быть по меньшей мере поучительно. Посмотрим, как далеко это зайдет. И тут же поймала себя на мысли: мне не терпится рассказать об этом Флориану!

Это был рефлекс, вполне естественный, но, в силу обстоятельств, мучительный до ужаса: я переживала нечто важное и испытывала потребность поделиться с человеком, который был моим главным собеседником шесть с лишним лет. Гордился бы он мной? Удивился бы? Посмеялся? Всего понемногу? Какую-то минуту я всерьез думала вернуться назад, чтобы разрыдаться на коленях Жюли Вейе. Вместо этого я пустилась наутек, как будто могла убежать от этой внезапной и настоятельной потребности, и промчалась бегом три квартала, отделявшие меня от дома Катрин и Никола.

– Жен! – крикнул Ной, когда я вошла в квартиру, встрепанная и запыхавшаяся. – Твои коты – гомосексуалисты!

– Что?!!

Нет ничего лучше мальчика восьми с половиной лет, когда вас требуется от чего-либо отвлечь.

– Ти-Гус и Ти-Мусс гомосексуалисты!

Он взял меня за руку и повел к моей комнате под искрящимися весельем взглядами сидевших в гостиной Катрин и Эмилио. На цветном одеяле два кота лежали в обнимку и поочередно лизали друг другу мордочку, громко мурлыча.

– Они целуются по-французски! – сказал Ной с таким ошарашенным видом, что я прыснула.

– Это не… это потому, что они братья, вот, и потом…

– Они братья? – Теперь он пришел в настоящий ужас. – Они братья и гомосексуалисты?

– Они не гомосексуалисты, – сказала я, – они коты…

– Бывают утки-гомосексуалисты! – встрял Ной.

– Да, но… Ти-Гус и Ти-Мусс не…

Никола положил мне руку на плечо:

– Женевьева! Ничего страшного, если коты и геи…

Я уставилась на него. Весь этот разговор был каким-то сюрреалистическим. Никола хотел преподать своему сыну урок толерантности?

– Ладно, – согласилась я. – Ничего страшного.

– Так они геи? – не унимался Ной.

– Нет. Но это не важно, мы все равно их любим.

Никола за спиной Ноя одобрительно закивал.

– У меня много друзей-геев, – ни с того ни с сего сказала Катрин.

– Может быть, познакомим их с Ти-Гусом и Ти-Муссом? – предложил Ной.

– Хорошая идея.

– Эй, Женевьева! – крикнул за моей спиной Эмилио. Он произносил «Йенебьеба». – Как все прошло у psicóloga?

– СПАСИБО! – фыркнула я, замахнувшись рукой на Эмилио. Катрин и Никола повернулись ко мне с преувеличенно сокрушенным видом. «Повезло, что Эмилио здесь, а?» – добавила я. А Эмилио на диване смеялся, гордый собой.

– Что такое psicóloga? – спросил Ной.

– Психолог.

– Ты ходила к психологу?

– Ну да, ходила.

– Потому что ты псих?

Вопрос был такой простодушный, что Никола, Эмилио и я расхохотались.

– Не только психи ходят к психологам, – сказала Катрин – она-то перебывала у доброго десятка, и весь «вербатим» ее бесконечного психоанализа мы знали наизусть. – Тебе тоже может когда-нибудь понадобиться психологическая помощь, Ной, и потом…

– Ладно, Кэт, хватит, – оборвал ее Никола.

– Да… Ладно… – Она была очень смешная, когда вдруг осознавала свое отсутствие фильтров и внезапно горько об этом сожалела. – Да! – встрепенулась она, пожалуй, слишком живо. – Жен! Расскажи нам!