Читать книгу "Книга домыслов - Эрика Свайлер"

Петух прокукарекал, когда рассвет заглянул в кухню через щелку в двери. А затем ею завладела одна-единственная мысль: «Бежать!»

Эвангелина вылезла через окно, пересекла гумно и нырнула в высокую траву, а потом бросилась со всех ног в сосняк. Она бежала по оленьим тропам. Когда живот скрутило, девушка стала надавливать большим пальцем на ссадину на своем теле до тех пор, пока боль не превратилась в пламя, которое выжгло все, за исключением лютой потребности в беге.

«Найди воду, следуй за течением воды, – пронеслось в голове. – Все будет хорошо».

Она побежала к реке Гудзон, чтобы уплыть в ее водах подальше от трупа пожилой женщины, которая вырастила и воспитала ее. Она бежала до тех пор, пока ее ноги не принялись молить об отдыхе. Когда Эвангелина испытывала жажду, она пила из реки и вода наполняла ее тело жизнью.

Она бежала вдоль берега Гудзона на юг. Она не знала, куда бежит… Главное, чтобы подальше…

«Эва… Ангел… Зло… Я убийца», – звучало в ее голове.

Эти мысли преследовали ее.

В это время года бродячему цирку Пибоди вместе с немым помощником прорицательницы следовало двигаться на север. Вечером того же дня Пибоди на полях своего журнала записал, что козы дали кислое молоко.

Глава 7

14 июля

Вот оно! Никаких сомнений не оставалось. Она утонула 24 июля 1937 года.

Тело Селины Дувел, артистки цирка Марво, было найдено в субботу в водах близ побережья Оушен-Сити. Предположительно женщина покончила жизньсамоубийством. Дувел оставила после себя дочь Верону Бонн. Заупокойнаяслужба не запланирована.

Эта небольшая заметка в «Дейли Сентинел-Леджер» имела ошеломляющее продолжение. Рядом с ней лежала распечатка с микрофиши, воспроизводящая некролог Вероне Бонн. Ныряющая королева цирка Литтлс-Лайтфорд, моя бабушка, утонула на пляже Мэриленда 24 июля 1953 года, оставив после себя дочь Паулину. Две даты еще могут быть совпадением, но четыре…

Что-то здесь нечисто.

То, что началось как легкая заинтересованность старинным дневником-журналом, превратилось в мрачную одержимость, подогреваемую осознанием того, что женщины в моей семье не только умирают молодыми, но кончают жизнь самоубийством, топятся, причем в один и тот же день – 24 июля. Первого человека, ведшего журнал, разумеется, больше интересовала получаемая прибыль и маршруты следования цирка, чем родословная утонувших женщин. В книге упоминалось множество людей: Амос, Гермелиус Пибоди, девушка по имени Эвангелина, Бенно Коениг, прорицательница, выступавшая под псевдонимом «мадам Рыжкова», и много других. Вот только об их заработках сказано было куда больше, чем об их родстве. Даты иногда указывались, но, что называется, наобум, а двадцать четвертому июля особого значения не придавалось. Пибоди писал лишь о том, что произвело на него впечатление, и, разумеется, понятия не имел, что спустя два столетия безработный библиотекарь будет использовать его записки в качестве важного первоисточника.

Результат работы, проделанной Алисой, очень мне помог: была расчищена дорога для дальнейших изысканий. Она позволила мне пользоваться ее служебным индикационным кодом университета Стоуни-Брук, действие которого Алисе хватило сообразительности вовремя продлить. Это открывало мне доступ к информации, которая в противном случае оставалась бы для меня закрытой. Имело смысл двигаться от более ранних событий к более поздним, поэтому я начал с матери. Газетная статья, посвященная ей, сопровождалась фотографией в самом верху. Заостренные, правильные черты лица. Иссиня-черные волосы. Холодная красота. Несмотря на то что о матери у меня сохранились самые теплые, радостные воспоминания, судя по фотографии, счастливым человеком она не была. А ведь я никогда не задумывался об этом. Очень больно вдруг осознать, что кто-то может счесть жизнь с тобой нестерпимой. Я был свободен и проводил дни в поисках информации из открытых источников, искал среди подшивок газет и журнальных вырезок. И вот теперь я взирал на заметку в «Дейли Сентинел-Леджер» и очень нервничал.

Одиннадцатый час. Алиса уже должна была мне позвонить и отчитаться о проделанной работе. Как раз в это время она садится за свой стол и перебирает бумаги, складывая их в идеально ровные стопки. Кладет ручки туда, где им и следует лежать… Я позвонил.

– Это я.

– Не могу долго с тобой говорить. Компьютерный глюк. Сейчас никто ничего не может найти. Проверяют книги на полках, и, кажется, кое-каких книг не хватает.

Я взглянул на две, украденные лично мной. Будь я более порядочным человеком, неизбежно ощутил бы угрызения совести.

– Возможно, дело в устройстве считывания штрихкодов.

– Или в каталоге… Зачем ты звонишь?

– Тебе не кажется странным, что я почти ничего не знаю о своей семье?

– Что в этом удивительного? Странности свойственны вашей семье. Чего стоит только то, как родители назвали твою сестру. Разве мыслимо так бесчеловечно поступить с ребенком?

– Согласен.

Узнав об атомной бомбе, я уже не смог относиться к родителям и сестре по-прежнему.[5] Однажды я задал отцу прямой вопрос. Он ответил, что мама всегда старалась возродить красоту из боли. Если что-либо ужасное проистекло из чего-то хорошего, следовало вернуть ему изначальную красоту. Попытка сделать это за счет сестры потерпела неудачу. Я так и не осмелился спросить, в честь кого назвали меня.

– Я обнаружил кое-что странное даже по меркам моей семейки. Ты помнишь тех женщин, информацию о которых искала для меня? Так вот, они умерли двадцать четвертого июля, как и моя мама. Все женщины в моей семье умирают в один и тот же день – двадцать четвертого июля.

Повисло молчание. Алиса приставила телефонную трубку к другому уху. Зашуршали бумаги. Мне показалось, что она наводит порядок в лотке для писем.

– Не знаю, что и сказать, – наконец раздался ее голос. – Депрессия… Депрессия способна разрушить семью. Если же за дело взялось сезонное аффективное расстройство, то один или два совпадения не выглядят такими уж невероятными.

– Не исключено.

Вот только сезонное аффективное расстройство поражает человека зимой, когда дни короткие и мало света.

– Ты собрался сходить с ума?

– Пока нет. Я рассылаю свои резюме и звоню людям…

Правда заключается в том, что, когда ты безработный, твои воля и разум размягчаются, а время превращается в мутный поток. Испытываемая раньше потребность вставать на рассвете сменилась безразличием. Теперь я мог позволить себе валяться на диване хоть до полудня. Когда все время мира принадлежит тебе, ты ничего не успеваешь. Я заслужил отдых. Я работал без отпуска лет с шестнадцати. Две недели отдыха меня не могут убить. Но я чувствовал, что еще немного – и безделье все же меня доконает. Я позвонил либо отправил письма по электронной почте во все библиотеки на восточном побережье, информируя о том, что на рынке труда появился еще один соискатель. Я напомнил им обо всех, пусть даже самых ничтожных услугах, которые я им оказал за минувшие годы. Помощник с опытом оформления документации для получения грантов. Специалист по проведению специфического ремонта. Ничего больше. Молчание тоже может изматывать. Место межбиблиотечного координатора в Коммаке… Не совсем по моему профилю, однако кто знает? На прошлой неделе я отправил свое резюме еще по одному адресу. Сопроводительный звонок запланирован на завтра.