Читать книгу "Обреченный мир - Аластер Рейнольдс"

– Вред уже нанесен, Мясник, это точно.

– Но дальше вредить не стоит. Видела ведь, каково Фрею! Насколько мне известно, чтобы стать таким же, хватит одной неверно рассчитанной дозы.

Мерока взяла таблетки с недовольной гримасой, но, по крайней мере, устояла перед соблазном усилить их действие своими наркотиками. Кабина пришла в движение: вагончик спускался почти беззвучно, за исключением редкого скрипа и визга от соприкосновения натянутого каната или металла с металлом. Мерока с Кильоном сидели напротив друг друга на самых нижних полках-лежанках для трупов. Они делили вагончик с мертвецами, совершавшими свою последнюю поездку вниз после Вознесения. Те, кто не следовал этой традиции, попадали к докторам ходячими призраками, полутрупами или, если отбросить церемонии, мясом для ангелов.

Большинство обитателей Клинка не имели доступа к качественной медицине, потому что жили не в той зоне, но существовало одно исключение. Те, кому нечего терять, могли пройти осмотр, а то и курс лечения на Небесных Этажах. Для этого следовало покинуть свой анклав и поскорее пересечь все другие, отделяющие от зоны ангелов. Большинство обитателей Клинка могли надеяться, что проделают такой путь в одиночку, лишь если копили на него много лет. Тот, кто по дороге не умирал от приступа острой адаптивной недостаточности, получал возможность посмертно сохранить разум на неуязвимом, весьма малопригодном инфоскладе Небесных Этажей. Зачастую что-то удавалось исцелить, а изредка вылечивали и накопленные повреждения, и даже недуг – причину путешествия. Впрочем, живыми с Этажей спускалось менее одного процента отправившихся к ангелам. Для остальных Вознесение было поездкой в один конец, если, конечно, не считать возвращения трупом.

Кильон снова натянул перчатки и спрятал ладони под мышки. Воздух, который он выдыхал, превращался в струйки белого пара. У Мероки брови покрылись изморозью. Кильон не учел, как холод повлияет на обмен веществ, замедлит или ускорит усвоение антизональных. Сейчас ничего нельзя было поделать, да и в любом случае поправка на холод получилась бы умозрительной. Кильон глянул на часы и удивился: они показывали разное время. Было ли это из-за близящегося перехода или потому, что часы оказались дрянной дешевкой, оставалось лишь гадать.

– Можно вопрос? – спросил Кильон, стремясь выяснить правду, а заодно и добиться того, чтобы зубы перестали стучать. – В купальне мадам Бистури обмолвилась, что ты не всегда была такой, как сейчас. Потом Тальвар упомянул Добрую Книгу и твой язык…

– Это две разные вещи, Мясник.

– Может, просветишь меня? Нам ведь еще долго общаться, а я едва тебя знаю.

– По-моему, у нас все путем.

– Ну, любопытство не порок. Я читал о накопительных неврологических травмах, в частности о повреждении мозга из-за частой смены зон и употребления сильных антизональных. В определенных случаях это повреждение проявляется в нарушении речевых функций или идиосинкразии речевого центра. Порой… мм… несдержанными на язык люди становятся после травм головного мозга. Так у тебя получилось?

– Поздравляю, – мрачно проговорила Мерока. – Черт подери, да ты в точку попал!

– Стыдиться тут нечего.

– Кто говорил про стыд?

– Извини. Я лишь предположил, что порой это затрудняет социализацию. Но ведь у тебя проблема медицинская, не более. Может, она даже лечению поддается, если найти правильную методику.

– Спасибо. Непременно ее поищу.

– А второй вопрос… Ну, Библия?

– Второй вопрос не важен, черт его дери!

Наступил переход, в этот раз быстрее, чем когда они ехали по пустоши между Неоновыми Вершинами и Пароградом. Вагончик плавно опускался – и плавно нес Кильона и Мероку через границу. В момент ее пересечения Мерока впилась в Кильона взглядом. Кильон и так замерз, но по сравнению с космическим холодом, мгновенно растекшимся по телу, вагончик казался уютным и теплым. Мучительно-жуткий озноб сковал кости на несколько минут. Вскоре стало если не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем следовало ожидать. Пульс немного подскочил, выступил обильный пот, перед глазами все поплыло. Но все это было лишь вполне ожидаемыми последствиями зонального недомогания. Если бы таблетки не смягчили тяжесть перехода, Кильон сейчас сложился бы пополам и захлебывался бы рвотой. Он понял, что рассчитал дозу более-менее правильно.

– Переходы всегда такие тяжелые? – поинтересовался Кильон, когда головокружение прекратилось и он рискнул открыть глаза.

– Только первые сто раз. Потом легче.

Всучив очередную взятку соответствующим чиновникам, они беспрепятственно покинули перегрузочно-транзитный пункт. Кильону подумалось, что в Конеграде нет ничего такого, чего он не видел в Парограде, который на пол-лиги выше по спирали Клинка. На его взгляд, привокзальные склады и конторы и по архитектуре, и по функциональности мало чем отличались от окружающих пароградский вокзал. Вместо газовых фонарей горели факелы, улицы освещались хуже, однако Кильон удивился цивилизованности и организованности Конеграда. Если вечером смотреть вниз с Неоновых Вершин, Конеград казался темной полосой у подножия Клинка, захолустьем, вымирающим с наступлением темноты. Сейчас Кильон понял, сколь ошибочно это мнение, и ощутил в душе холодок от ломающихся предрассудков.

Но едва глаза привыкли к свету масляных ламп, темные подворотни начали выдавать свои секреты. Стоило, взглянув вверх, уловить ослепительное сияние ярких красок – символа Неоновых Вершин – и становилось понятно, почему жители Конеграда носят широкополые шляпы даже ночью. Им не хочется смотреть вверх, не хочется лишний раз вспоминать о зоне, где есть быстрые машины и электрические диковины, о зоне, которую они мельком увидят лишь при Вознесении.

За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон понемногу изменил свое первое впечатление. Большинство домов оказались деревянными – из кирпича строили лишь муниципальные и коммерческие здания государственной важности. Сплошные развалюхи, латаные-перелатаные бесчисленное множество раз! Новое возводилось прямо на обломках старого. Улицы и дороги были на удивление узкими, даже если принять во внимание, что единственной тяговой силой были кони. Домов выше чем в четыре-пять этажей не просматривалось. Они нависали над улицами, едва не касаясь стоящих напротив. От такого зрелища голова у Кильона кружилась сильнее, чем когда он смотрел вверх на пятидесятиэтажные здания Неоновых Вершин. Точно любовники, слившиеся во французском поцелуе, дома соединялись крытыми эстакадами сомнительной прочности. Стены выкладывались из выкрашенных в черный цвет бревен, на стыках желтел уплотнитель. На каждой горизонтальной поверхности – залежи голубиного помета. В просветах между домами виднелись черные равнины, тянущиеся к основанию Клинка. Черноту разбавляли, а порой, наоборот, усиливали тусклые огоньки крошечных поселений, разбросанных тут и там до самого горизонта. Мерока и Кильон спустились в самый низ Клинка. Здесь спиральный выступ и основание разделяло менее половины витка.

Ужаснее всего был запах. За перегрузочно-транзитным пунктом Кильон почувствовал его сразу. Накатывал запах торжественными фуговыми волнами, словно симфония. В основе «симфонии» лежала вездесущая вонь канализации, слагаемая из человеческой и животной составляющих. Следующий уровень занимала чуть менее гадкая химическая вонь заводиков по переработке сельхозсырья, скотобоен, коптилен, клееварен, дубилен. Кильон, вдыхая студеный воздух, каждый раз чувствовал дым. Он и не помышлял снимать второе пальто, за которое был очень благодарен Тальвару.