Читать книгу "Миссис Хемингуэй - Наоми Вуд"

Под водой его шрамы кажутся ярко-малиновыми. Через весь лоб тянется длинный порез – еще со времен Парижа, икры подраны во время охоты с острогой на акул, а на бедре – боевой шрам из Италии. У Эрнеста будто талант притягивать несчастные случаи: ему вечно попадаются крутые повороты на шоссе и оружие, снятое с предохранителя.

Он большей частью нежится на мелководье, любуясь женой. А Файф все ныряет, наслаждаясь несравненным ощущением, когда тело прорезает воду. Тогда в Антибе она ныряла, только чтобы доставить ему удовольствие. А потом, когда Хэдли уплыла на берег, Файф предложила ему вылезти на скалы. Эрнест тогда так странно посмотрел на нее – словно герой его книги, размышляющий, как сейчас ему следует реагировать. А потом сказал «нет». Ужасное мгновение – он продемонстрировал свою власть. Только он мог согласиться или отказаться. А Файф желала его всегда. Как-то он сказал ей, что в любви все равны – нет властных и безвластных. Но в их браке все вышло иначе.

Нырнув в последний раз, она плывет на мелководье к Эрнесту, рассчитывая сбить его с ног неожиданными брызгами. Но вместо этого разводит в стороны его лодыжки и выпускает изо рта пузырьки, щекоча ему кожу. Эрнест вытаскивает жену из воды за плечи – только для того, чтобы в следующий раз окунуть ее с головой.

– Вода в нос попала, – мультяшным голосом пищит Файф, выныривая и отфыркиваясь. Она вылезает на настил, а Эрнест смотрит на нее таким чудесным, таким заинтересованным взглядом, словно она вновь стала для него единственно желанной. Что же такого ей удалось сделать, чтобы муж вернулся к ней?

– Я получила письмо от твоей матери. Она хочет приехать повидаться с мальчиками.

Прошлым вечером они звонили сыновьям. На том конце провода Патрик и Грегори, отпихивая друг дружку, рвались поговорить с отцом. Один начинал что-то рассказывать, другой тут же его перебивал, они кричали в трубку каждый свое, а Эрнест со смехом прикрывал рукой трубку и оборачивался к Файф: «Я ни слова не могу разобрать!» Потом он вновь повернулся к телефону и рявкнул в трубку: «Тихо, мальчики! По очереди!» Слишком сильно зацикленные друг на друге, они с Эрнестом никогда не уделяли должного внимания детям. Файф всегда утешала себя тем, что, раз у нее родились сыновья, значит, они и сами вырастут. Это дочерей пришлось бы учить, что можно, а чего нельзя. Первые несколько лет воспитанием Патрика и Грегори занималась няня, ну или Джинни, в то время как Файф всюду следовала за Эрнестом, куда бы он ни отправлялся: в Испанию, Вайоминг или на африканское сафари. Сыновей оставить можно, мужа – нет.

Не то чтобы она не любила их, просто у нее всегда находилась масса неотложных дел: она редактировала рукописи Эрнеста, вела домашнее хозяйство, руководила слугами, занималась ремонтом, всегда сопровождала Эрнеста, когда тому вдруг взбредало в голову отправиться пострелять перепелок, или заняться глубоководным дайвингом, или посмотреть бой быков в Испании. У нее хватало времени быть женой, а вот матерью – не всегда.

– Черта с два ей хочется внуков повидать. Ей нужно совсем другое. Деньги! Еще больше денег! Да пошла она!

Он подплывает к ней и оттягивает купальник – мокрая ткань шлепает по теплой ягодице.

– Несто!

– Мне уже нельзя потрогать собственную жену?

– Я не об этом. Я о твоей матери. Думаю, ей одиноко после смерти твоего отца.

– А ты не думаешь, что это ее вина?

Он кладет голову ей на живот – из уха выливается вода.

– Ты правда считаешь, что она могла остановить его?

– Нет. Но это не значит, что довела его не она.

– Он сам нажал на спусковой крючок!

– Да, сукин сын застрелился. Повел себя как трус.

Эрнест вновь бросается в воду. И вынырнув на другой стороне бассейна, слышит голос Файф:

– Он был нездоров. Люди не убивают себя просто так.

– Просто он не хотел больше слышать ее голос. Видит бог, я бы сделал то же самое.

Эрнест, сделав еще пару-тройку гребков, смотрит наверх, на окно кабинета, точно речь идет о работе, о способности писать, несмотря ни на что.

– Все так волнуются из-за денег. Почему бы просто не попросить меня помочь?

– У тебя столько лет не было ни цента.

– Он знал, что ты из состоятельной семьи. Твои родственники могли бы ссудить его, в крайнем случае.

– Я тебя умоляю! – Файф перекатывается на спину, подставляя лицо солнцу. Ее бесит это брюзжание по поводу ее богатства. Притом что он никогда не стеснялся пользоваться деньгами ее семьи. – Не надо никого винить. Просто это очень печально, вот и все.

С громким плеском Эрнест, подтянувшись, садится на краю бассейна.

– Не думаю, что ей стоит приезжать. Сейчас не самое подходящее время.

Обернувшись полотенцем, он шлепает босиком на кухню. Из дома доносится звук раскалывающегося льда. Два часа дня. Время коктейля.

После похорон отца десять лет назад Эрнест работал каждый вечер. Файф иногда заходила в его кабинет с бокалом джин-тоника и видела: муж сидит, уставившись на страницу с такой печалью в глазах, с какой, наверное, смотрел в мертвое лицо отца. Умереть вот так! Тридцатилетний сын самоубийцы! Эрнест словно потерял самого себя. Он слабо улыбнулся, как улыбался лишь ей одной, когда они были наедине. Но мысли его были далеко.

Через какое-то время после его возвращения с похорон отца им пришла посылка. Коробка, упакованная в коричневую бумагу и подписанная корявым почерком матери Эрнеста, провалялась несколько дней, прежде чем Файф заметила, что бумага подмокла снизу, и почувствовала неприятный запах. Пусть Эрнест или вскроет посылку, или выкинет – терпеть ее в доме больше невозможно.

Когда бумагу развернули, стало понятно, откуда так воняло. Эрнест осторожно достал оттуда осклизлый шоколадный торт, покрытый заплесневелой глазурью. На вытянутых руках Эрнест понес торт на кухню, роняя куски по дороге. Но в посылке было кое-что еще, и оно целую неделю нежилось в тепле под протухшим тортом.

Эрнест прочитал вслух приложенную к посылке записку. «Ты говорил, что хочешь получить его, – пожалуйста. Для тебя и Полин. Угощайтесь. Твоя любящая мать, Грейс Хемингуэй».

– Полагаю, она имела в виду торт, а не это. – Эрнест поднял револьвер за рукоять. «Смит-и-вессон» времен Гражданской войны. Плесень покрывала спусковой крючок – последнее, к чему прикоснулся отец Эрнеста. – Вонища, – сказал он и отправился на кухню отмывать оружие от остатков торта.

Интересно, где теперь Эрнест хранит этот револьвер? Какой маленькой покажется эта штука рядом с длинными винтовками, из которых стреляли бизонов, львов, лосей; и однако эта крохотная вещица убила его отца.

В сумерках сада разливается лимонный аромат. Скоро стемнеет. Двигаясь на запах, Файф приходит на кухню. На столешнице красуются бутылка джина и несколько тоников. Слышно, как Эрнест поспешно задвигает буфетный ящик в столовой.