Читать книгу "Победила бы современная Россия в Великой Отечественной войне? - Юрий Мухин"

Если же дворянин по любым причинам прекращал службу, то у него изымались и земля, и крепостные. Если дети умершего дворянина к 15 годам не становились в строй, у них отбиралось имение отца. Иногда из-за страха перед ратной службой дети дворянские записывались в другие сословия, скажем, в купцы, и у них отбиралась земля и крепостные. Звучит парадоксально, но в допетровские времена существовали царские указы, запрещавшие дворянам переходить… в холопы, т. е. в крепостные. Впоследствии бедные дворяне часто не имели ни земли, ни крепостных, но до самой отмены крепостного права в 1861 году никто, кроме них, не имел права их иметь.

На начало XVIII века армия России составляла примерно 200 тыс. человек при 3–5 тысячах офицеров. Четверть этой армии, т. е. более 50 тыс. человек, были дворянами, остальные — рекруты из крестьян и других сословий. Еще во времена Суворова служба потомственного дворянина до самой старости рядовым или сержантом была обычным делом, а если дворянин был неграмотным, то и обязательным.

Но придурок-царь Петр III, решивший взять себе за образец «цивилизованные» страны Европы, в 1762 году освободил дворян от службы России. Беспрецедентный случай — превращение сословия в паразитов произошло насильно — сверху. Теперь русский дворянин неизвестно за что имел крепостных и землю (титулованные дворяне — князья — имели их очень много), но мог не служить! Брал, но мог не давать!

К чести дворян, процесс превращения их в паразитов шел не очень быстро, и тем не менее к началу ХХ века дело дошло до того, что даже в офицерском корпусе русской армии потомственных дворян осталось чуть более трети. Поэтому на дворян была распространена воинская повинность, что было позором, если понимать, кто такой дворянин, но тем не менее к началу Первой мировой войны (1914 г.) из 48 тыс. офицеров и генералов русской армии потомственные дворяне составили всего около 51 %. Обратите внимание: в 1700 году в армии было 50 тыс. дворян, в 1914 году не было и 25 тыс.

При этом в России на 1914 год было 1,5 %, или почти 2,5 млн дворян, т. е. не менее 250 тыс. призывного контингента. И эти дворяне неспособны были укомплектовать 50 тыс. офицерских должностей!

Еще. По реформе 1861 года дворянам оставили в собственность 80 млн десятин земли. Многие дворяне эту землю профукали, к 1913 году во владении дворян осталось всего 50 млн десятин и 55 тыс. поместий. Уже и земли дворяне не имели, а служить России не желали! И, естественно, не желали служить России те, кто землю и собственность имел.

Так, к примеру, на 1903 год из элиты сухопутных войск — из 159 генерал-майоров Генерального штаба — только 13 имели земельную собственность и 4 человека — собственные дома. Остальные имели только жалованье. На 2696 полковников русской армии приходилось всего 24 князя и 11 графов; на 1392 генерала — 25 князей и 23 графа, т. е. в армии уровень титулованной, самой богатой части дворянства продолжал неуклонно падать (среди полковников чинов титулованной знати меньше, чем среди генералов). При этом титулованное дворянство имело в армии неофициальное преимущество — в среднем на 3 года раньше повышалось в чинах.

Война, в которую вступила Россия в 1914 году, никаких патриотических чувств в массе дворянских паразитов не подняла: не задела она ни чувства совести, ни чувства ответственности. (Как не задел никаких чувств развал СССР в массе так называемых «коммунистов».) Чижам подобные чувства неведомы. К началу 1917 года в армии было 115 тыс. офицеров — количество, которое без труда и несколько раз могло укомплектовать 2,5-миллионное российское дворянство. Тем не менее к этому году, к примеру, в Иркутском военном училище из 279 юнкеров было всего 17 детей дворянских. Если скажете, что в Сибири дворян было мало, то вот данные по Владимирскому военному училищу: из 314 юнкеров 25 детей дворянских. На фронте производили в прапорщики из солдат: 80 % прапорщиков — крестьяне, 4 % — дворяне. Вот и найдите в этих цифрах тех самых пресловутых поручиков голицыных и корнетов оболенских, о которых поется в белогвардейской песне.

И это развращенное паразитизмом и уклонением от службы Родине сословие стало основой для комплектации новой, Красной Армии России, внося в нее свои идеалы паразитизма.

* * *

В среде российского офицерства ничего не менялось с середины XIX века, поэтому я дам то место, из статьи историка К. Колонтаева, в котором он цитирует С. М. Степняка-Кравчинского.

«Вот как описывал состояние офицерского корпуса России конца XIX века известный русский общественный и политический деятель, в прошлом кадровый офицер, С. М. Степняк-Кравчинский. В книге «Русская грозовая туча» (1886 г.) он отмечал следующее: «Состав русского офицерства сильно отличается от того, что мы привыкли связывать с представлениями о военной касте. Наш офицер — прямая противоположность чопорному прусскому юнкеру, идеалу современного солдафона, который кичится своим мундиром, относится к муштровке солдат с серьезностью совершающего богослужение священника. В России армейские офицеры — непритязательные люди, совершенно лишенные чувства кастового превосходства. Они не испытывают ни преданности, ни ненависти к существующему строю. Они не питают особой привязанности к своей профессии. Они становятся офицерами, как могли бы стать чиновниками или врачами, потому что в юном возрасте родители отдали их в военную, а не в гражданскую школу. И они остаются на навязанном им поприще, ибо надо где-то служить, чтобы обеспечить себя средствами на жизнь, а военная карьера, в конце концов, не хуже любой другой. Они делают всё, чтобы спокойно прожить жизнь, отдавая по возможности меньше времени и труда своим военным обязанностям. Разумеется, они жаждут повышения в звании, но предпочитают ожидать производства в следующий чин в домашних туфлях и в халате. Они не читают профессиональной литературы, и если по долгу службы подписались на военные журналы, то журналы эти годами у них лежат неразрезанными.

Если наши военные вообще что-либо читают, то, скорее, периодическую литературу. Военный «ура-патриотизм» совершенно чужд нашей офицерской среде. Если вы услышите, что офицер с энтузиазмом говорит о своей профессии или одержим страстью к муштре, то можно поручиться, что он болван. С такими офицерскими кадрами армия не способна предельно развивать свои агрессивные качества». (С. М. Степняк-Кравчинский, «В лондонской эмиграции», М.: «Наука», 1968, с. 29–30).

Но даже этот, пусть и непрофессиональный по духу, но все же кадровый офицерский корпус русской армии, получивший систематическое военное образование, был почти полностью выбит за три года Первой мировой войны».

Не соглашусь с К. Колонтаевым: этот трусливый и аморфный офицерский корпус не был, к сожалению, выбит за три года Первой мировой, и это он передал свой дух кадровому офицерству Красной Армии, а та — Советской, а последняя — Российской. Но сначала о достоверности показаний этого свидетеля.

С. Кравчинский начинал свою карьеру как офицер-артиллерист русской армии, правда, он еще в молодости связался с революционерами-народниками, тем не менее он сам был человеком храбрым: в 70-х годах XIX века он лично участвует в антитурецком восстании на Балканах, затем в крестьянском восстании в Италии, в 1878 году он кинжалом убивает шефа жандармов России Мезенцова. Мы видим, что это свидетель не только компетентный, но и не придурковатый пацифист, стремящийся обгадить воинскую службу. Однако по своим взглядам он сам являлся сугубо средним русским офицером.