Читать книгу "Второе предупреждение. Неполадки в русском доме - Сергей Кара-Мурза"

Инерция развития, набранная советским обществом в 30-50-е годы, еще два десятилетия тащила страну вперед по накатанному и в целом правильному пути. И партийная верхушка питала иллюзию, что она управляет этим процессом. В действительности те интеллектуальные инструменты, которыми ее снабдило обществоведение, не позволяли даже увидеть процессов, происходящих в обществе. Тем более не позволяли их понять и овладеть ими. Первым осознал приближение катастрофы Андропов, и, похоже, это осознание его потрясло. Он предпринимал импульсивные действия и не оставил даже наметок какой-то программы исправления ситуации. Было уже поздно.

Не в том проблема, какие ошибки допустило партийное руководство, а какие решения приняло правильно. Проблема была в том, что оно не обладало адекватными средствами познания реальности. Это как если бы полководец, готовящий большую операцию, вдруг обнаруживает, что его карта не соответствует местности, это карта другой страны.

Ситуацию держали кадры низшего звена — районные и городские комитеты, а также хозяйственные руководители. Как только Горбачев в 1989-1990 гг. нанес удар по партийному аппарату и по всей системе хозяйственного управления, разрушение приобрело лавинообразный характер. Неважно даже, почему он это сделал — по незнанию или действительно с целью ликвидации советского строя.

Отрыв высшего слоя номенклатуры от реальности советского общества потрясал. Казалось, что ты говоришь с инопланетянами. С 1985 по 1989 гг. я тесно общался с Отделом науки ЦК КПСС, с его «мозговым центром», так называемой группой консультантов. Я руководил группой по подготовке 1-го тома Комплексной программы научно-технического прогресса СССР до 2010 г. и регулярно с ними обсуждал ход работы. Это были умные образованные люди, преданные делу социализма и советскому строю. Они совершенно не знали генезиса и особой природы советской науки, ее социального устройства, истоков ее силы и слабости. Они видели ее через призму западных параметров и индикаторов, как и науку любого другого общества. Когда я объяснял простые вещи о реальности советской системы науки, которая сложилась исторически за три века, они собирались и слушали, широко раскрыв глаза, как интересную незнакомую сказку.

То же самое имело место и в других сферах — партийная интеллигенция верхнего уровня не знала и не понимала особенностей советского промышленного предприятия, колхоза, армии, школы. Начав в 80-е годы их радикальную перестройку, партийное руководство подрезало у них жизненно важные устои, как если бы человек, не знающий анатомии, взялся делать сложную хирургическую операцию.

Важно и то, что учебники исторического материализма, по которым училась партийная интеллигенция с 60-х годов (как и западная партийная интеллигенция), содержали скрытый, но мощный антисоветский потенциал. Люди, которые действительно глубоко изучали марксизм по этим учебникам, приходили к выводу, что советский строй «неправильный». Западные коммунисты пришли к такому выводу раньше и стали «еврокоммунистами». Они заняли открыто антисоветскую позицию после 1968 г., однако подавление «пражской весны» уже было лишь поводом для разрыва, а не его причиной. Влиятельная часть советской партийной интеллигенции пошла по стопам еврокоммунистов. Радикальная ее часть уже в конце 60-х годов открыто заявляла, что советский строй — не социализм, а искажение всей концепции Маркса.

Созревала целая ветвь обществоведения, которую можно назвать «антисоветский марксизм». И это вовсе не означало, что эта часть партийной интеллигенции «потеряла веру в социализм» или совершила предательство идеалов коммунизма. Это совершенно ошибочное мнение. Даже напротив, критика советского строя велась с позиций марксизма и с искренним убеждением, что эта критика была направлена на исправление дефектов советского строя, на приведение его в соответствие с верным учением Маркса. Но поскольку эти критики «не знали общества, в котором жили», их критика часто была для этого общества убийственной. Хотя и конструктивная критика была собрана и использована во время перестройки с антисоветскими целями.

Здесь скажу два слова о том, что в 30-е годы в СССР был создан «вульгарный марксизм» — учение Маркса было деформировано согласно идеологическим потребностям сталинизма. Это правда. Но вопрос в том, зачем это было сделано и как это надо оценивать с точки зрения судьбы СССР. Начиная с 60-х годов, и особенно в годы перестройки, было принято говорить, что вульгаризация марксизма привела к идейному застою и краху советской идеологии. Значит, это было во вред советскому строю. Сегодня я вижу дело иначе. Эта вульгаризация, начатая уже Лениным, была вынужденной мерой. Она была необходима для того, чтобы нейтрализовать или ослабить те положения марксизма, согласно которым советский строй («казарменный социализм») был реакционным явлением, регрессом по сравнению с капитализмом. Именно исходя из этих положений меньшевики в 1917-1918 гг. выступили против советской власти. Поскольку после Гражданской войны марксизм в СССР был взят за основу официальной идеологии — и нельзя было поступить иначе — эти положения надо было «спрятать».

На них опирался Троцкий в борьбе против программы Сталина, но до масс это не доходило, потому что из марксизма люди знали только антибуржуазные и гуманистические лозунги. Индустриализация, война — людям было не до чтения Маркса, им было достаточно того, что говорит партия, ссылаясь на Маркса. Но в 60-е годы выросла массовая интеллигенция и появилось значительное число тех, кто стал копаться в сочинениях Маркса. Возникли кружки, в которых интеллигенты (причем больше из естественных наук) изучали Маркса и даже Гегеля. Они выкапывали «спрятанные» вещи. Вульгаризация марксизма утрачивала свои защитные свойства.

Понятно, что в то же время вульгаризация марксизма нанесла советскому строю большой вред. Мы были просто не готовы к восприятию антисоветской струи в марксизме и были парализованы, когда хлынул поток антисоветских публикаций, написанных целиком на основании трудов Маркса. Но еще хуже то, что вульгаризация учения коррумпировала сообщество марксистов. Они как бы заключили с властью нечестную сделку и получили за это недопустимые льготы — стали кастой идейных надсмотрщиков над обществом, блокировали каналы информации, затруднили развитие теории советского общества. При этом сами они как будто получили моральное право на антисоветизм.

Критика «из марксизма» разрушала легитимность советского строя, утверждая, что вместо него можно построить гораздо лучший строй — истинный социализм. А поскольку она велась на языке марксизма, остальная часть интеллигенции, даже чувствуя глубинную ошибочность этой критики, не находила слов и логики, чтобы на нее ответить — у нас не было другого языка.

Я, участвуя в этих дискуссиях с 1961 г. — и в научной лаборатории Академии наук, и на вечеринках, и с друзьями у костра в лесу — с самого начала отвергал постулаты марксистской антисоветской критики (хотя и сам занимал критическую позицию, но на других основаниях). Однако я не имел теоретических доводов против нее и мог противопоставить ей только здравый смысл. Его доводы были в глазах интеллигентов слабее теории.

Таким образом, я предлагаю такой вывод. Вульгаризация марксизма в СССР была необходима, чтобы сплотить общество в самый трудный момент (30-40-е годы). Однако затем было столь же необходимо начать постепенную «девульгаризацию» и готовить (даже тренировать) интеллигенцию к большой дискуссии о капитализме, социализме и советском строе конца ХХ века. Однако вторая задача даже не была поставлена. Руководство КПСС реально было не в состоянии пойти на такую рискованную программу, а «жрецы марксизма» были никак в этой программе не заинтересованы.