Читать книгу "Теода - Стефани Коринна Бий"

Но то, что случилось по дороге, было так неожиданно, что мы не успели даже пальцем шевельнуть и только испуганно прижались друг к другу. Теода вдруг обмякла и упала — легко, как сухой лист. Она лежала на снегу у наших ног, такая жалкая, так не похожая на все прежние, знакомые нам ипостаси Теоды, что мы не верили своим глазам. Неужто это она и есть? Куда же подевалась настоящая Теода? Где она спряталась?

И тут рядом раздался вопль. Я помню, этот вопль пронзил нам грудь, как кинжал, — таким кинжалом убивают себя в экстазе оргии, ради наслаждения. Из темноты возник Реми, он бросился к телу Теоды, схватил ее и помчался прочь.

Мы кинулись по его следам, стараясь нагнать. Но он сильно опередил нас. Моя щека то и дело задевала черную шаль тетушки Агаты, всю запорошенную снежной пылью. Старуха шумно пыхтела и бормотала на бегу:

— Это сумасшедший! Я всегда говорила, что он сумасшедший!

Наконец следы привели нас к дому Барнабе. Дверь была закрыта, но в окне теплился свет. Тетушка Агата вошла первой, за ней мой старший брат, но оба нерешительно остановились на пороге спальни. Мы тихонько проскользнули за ними, надеясь увидеть то, что увидели они. И я разглядела Реми, стоявшего возле широкой кровати с балдахином; на ней покоилось тело Теоды. Она лежала с закрытыми глазами, в окружении горящих свечей, и я сперва сочла ее мертвой. Однако, вглядевшись пристальней, заметила, что она дышит, и еще меня безмерно поразила одна вещь: Теода лежала на покрывале из лисьих шкур.

Гордыня Реми, жар темной страсти, постоянно исходивший от него и от Теоды, когда они были вместе, — вот то, что, вероятно, удержало нас от вторжения. Даже Барнабе и тот не осмелился войти в комнату. Уж не попал ли он в чужой дом?! И все же привычка взяла верх над этим необъяснимым почтением. Он ринулся к кровати, скрыв от меня Теоду. Когда я в свой черед попыталась подойти к ложу, тетка свирепо оттолкнула меня:

— А ну, живо домой, позовите сюда мать!

И мы с Роменой очутились перед запертой дверью.

XVII

РЯЖЕНЫЕ

На следующий день после обморока Теоды тетушка Агата соблаговолила разъяснить нам, что наша золовка поскользнулась на льду, но уже оправилась от падения. Позже мы узнали, что Жозеф Барра приметил Реми, неподвижного, как статуя, и с ног до головы запорошенного снегом, перед жилищем Барнабе: «Он так и проторчал там до самого рассвета…»

А однажды вечером (не могу утверждать, так ли было на самом деле) несколько парней громко постучали в дверь моего брата. Он не открыл, полагая, что его ждет какой-нибудь злой розыгрыш. «Мы принесли подарок для твоей жены!» — крикнули шутники. Говорили, что поутру Барнабе обнаружил десяток жердей, прислоненных к наличнику. Теода обычно пользовалась ими для растопки.

И еще было пресловутое лисье покрывало, не оставшееся незамеченным. О нем много судачили по деревне. Людям не верилось, что такой никудышный охотник, как Барнабе, смог добыть для своей жены целых две дюжины лис — ибо их сосчитали: там было ровно двадцать четыре сшитых вместе шкурки, притом самого лучшего, зимнего меха.

Эти сплетни стали для нас истинной мукой, они унижали нас. Бывали дни, когда я приходила домой бледная, дрожа всем телом, как в лихорадке. Но ни разу мы, сестры и братья, не обменялись по этому поводу ни единым словом.

А злой рок упорно не отступал — напротив, с каждым днем обрушивал на нас все новые и новые, самые разнообразные и причудливые козни.

На обочинах дорог стали находить задушенных кур без единого следа крови. Они походили на костры в снегу. Их рыжеватое оперение, которое я считала вполне заурядным, выглядело здесь, посреди всей этой белизны, богатым, даже роскошным, о его красоте я раньше и не догадывалась. Казалось, эти большие редкостные птицы прилетели из неведомых краев и вот сложили головы на земле Терруа.

Женщины причитали:

— Господи, моя лучшая несушка!

— Ох, я своими руками удавила бы гадину, которая это сделала!

— Гляньте, она высосала из них всю кровь, до последней капли…

— Тут наверняка вампир орудовал! — зубоскалил Марсьен, нимало не опечаленный гибелью домашней птицы, благо своей у него не было.

Жители деревни устраивали облавы, расставляли капканы, караулили ночи напролет. Но так никого и не поймали.

Однако к нам явились и новые гости, таинственные и, скорее всего, тоже наделенные злотворной властью. По крайней мере, так мы, ребятишки, привыкли думать о ряженых, возникавших в деревне перед постом. Неизвестно, что было сильнее — испуг или восхищение, которые они нам внушали. Мы видели перед собой не людей и, уж конечно, не зверей… мы сами не знали, что за существа стоят перед нами. Очарованные и оробевшие, мы ходили за незнакомцами от двери к двери, разрываясь между желанием дернуть кого-то из них за полу камзола и страхом жестокой кары.

В нынешнем году один ряженый произвел на нас особенно сильное впечатление. По сравнению с другими он был одет слишком уж роскошно. Он носил оранжевый шелковый колет, его волосы стягивал пунцовый платок, а на штанах были нашиты бубенцы, звеневшие как те, что носят мулы. Его жесты и голос выдавали человека не простого, а властное обращение с собратьями тотчас возвело его в ранг короля ряженых. Все они скрывали лица под одинаковыми масками — плоскими овальными личинами, вырезанными из цветного картона, с пришитыми тесемками, с прорезями для глаз и носа, — к последней был приделан небольшой острый конус, из-под которого вылетало облачко пара от дыхания, ясно видное в морозном воздухе. Этот легкий пар был, наверное, единственным признаком их человеческого происхождения, тоненькой ниточкой, что еще связывала их с нами и делала такими же, как мы — уязвимыми и бедными.

Тот, кем мы восхищались, пришел в деревню один, по Восточной дороге. Откуда он взялся? Кем был? Мы следовали за ним на почтительном расстоянии, опасаясь приближаться. Он вошел в первый, во второй, в третий дом и из каждого появлялся в сопровождении других ряженых, одного или двоих, неузнаваемо переодетых в старое исподнее поверх обычной одежды, в шляпах, нахлобученных задом наперед. Многие из них щеголяли в юбках. Но это наверняка были не женщины — они не посмели бы участвовать в таком действе. А про тех немногих, что дерзко нарушали этот запрет, кюре однажды сказал: дьявол подучил их надеть личину смеха, и она прилипнет к ним навечно. «А как же парни?» — спросила тогда Ромена. «О, эти… да им так и так безразлично, какие у них физиономии», — ответил кюре, пожав плечами.

Вскоре их набралось не меньше десятка. Они врывались в дома, обшаривали кухни, совали носы в кастрюли и, облапив девушку или женщину, заставляли ее вальсировать с ними. Людям такое не очень-то нравилось, но они терпели и не гнали ряженых, а иногда даже угощали их куском мяса или стаканом вина. Одна лишь тетушка Агата позволила себе осадить наглецов:

— А ну, прочь отсюда, дьявольские отродья!

Так, шествуя от дома к дому, мы добрались и до Барнабе. Теода сидела у очага. Она не успела даже крикнуть и защититься, как король масок поднял ее на руки и бросился бежать.