Читать книгу "Кольт полковника Резерфорда - Люциус Шепард"

Часы показали половину шестого, Карраскел все еще не появлялся. Птицы вовсю щебетали в кроне огромного дерева, по мощеной улице за стеной, гремя колесами, проехала повозка. Полковник встал со стула и занял позицию в проеме двери, испытывая все возрастающее разочарование. Сперва он был склонен винить поставщиков сведений: возможно, доктор Ленс ввел его в заблуждение относительно постоянства, с которым Карраскел пользовался именно этим маршрутом. Затем он подумал, что Сьюзен и ее любовник могли так увлечься, что потеряли всякое представление о времени. Он уже начал думать о том, чтобы подкрасться к двери ее спальни и вломиться внутрь, но ему не хотелось бы застать этих двоих в постели. Он и так слишком живо представлял себе эту картину, и его воображение не нуждалось в дополнительной подпитке. Нет, первоначальный план был лучше. Надо ждать.

Солнце поднялось выше; пальмочка перед домом купалась в его теплых лучах. Неожиданно полковник воспринял это как знак – одинокая сияющая пальма представилась ему символом неминуемости божественного возмездия, местом, над которым сию минуту может возникнуть образ Девы Марии и обратиться с ласковым укором к человечеству, а то и сам Христос явится в ореоле своих кровавых мук, с алыми каплями, сочащимися из Его ран на землю и удобряющими святой кровью дерево, чьими ветвями был некогда устлан путь Мессии. Вид солнечной пальмы и такое его толкование вернули полковнику силы, вдохновили его на исполнение своей – едва ли не священной – миссии, вновь пробудили ту бурю эмоций, что он испытал, узнав о неверности жены. Его растерянность обернулась бешеной яростью, и на ее волне он достиг высоты понимания, с которой уже не составляло труда оценить все возможные повороты событий и смести любые препятствия на пути к осуществлению его мести. Нет, месть не то слово, подумал он. Равновесие. Восстановление равновесия – вот чего он так страстно желал. Приведение всех вещей в состояние разумного баланса, использование противовесов, чтобы поддержать функционирование всей структуры если не на желаемом, то хотя бы на мало-мальски приемлемом уровне. Он взглянул на пистолет в своей руке – вот оно, безжалостное орудие возмездия. Приятно ощущать его холодную тяжесть. Патроны в его обойме пока молчат, но готовы в любой миг сказать свое слово. Он крепче сжал рукоятку кольта, погладил курок указательным пальцем – и обрел спокойствие.

В шесть ноль четыре по часам полковника он услышал наверху два голоса, женский и мужской; последний как будто на чем-то настаивал. Затем стукнула, закрываясь, оконная рама, и послышалось тяжелое шуршанье: кто-то спускался, упираясь ногами в стену. В последний раз напомнив себе, что надо быть суровым и твердым, полковник выступил из тени под лучи утреннего солнца. Карраскел – в полосатой рубашке и кофейного цвета брюках, с галстуком и пиджаком, переброшенными через руку – висел футах в шести над землей, уцепившись за толстые виноградные лозы. При виде полковника он замер, как ящерица на ветке дерева; страх исказил его черты.

– Слезай, – сказал полковник и отступил на пару шагов, чтобы Карраскел не мог достать его в прыжке сверху. В последние дни он продумал несколько вариантов речи, в которую собирался вложить все свое отвращение к преступным любовникам, а заодно высказать кое-какие соображения насчет искупительной неотвратимости смерти. Но как только он увидел Карраскела, все эти варианты вылетели у него из головы, а его мозг превратился в монолитную глыбу безумной ненависти. Короткое «слезай» оказалось пределом его красноречия.

Уже на земле, бросив куртку и галстук, Карраскел сказал: «Полковник, послушайте...» – и выставил руки ладонями вперед, словно упираясь ими в невидимый защитный барьер.

Полковник Резерфорд приложил палец к губам и указал на окно спальни Сьюзен. Карраскел расценил это как обнадеживающий знак; он энергично кивнул и сделал успокоительный жест – он хотел мирно выяснить отношения, надеясь как можно скорее пройти первую сцену этого акта. Полковник же расправил плечи, набрал полные легкие свежего утреннего воздуха и целиком вложился в крик: «Сью-зэ-э-э-э-э-э-эн!» Птицы панически вспорхнули с ветвей дерева, а через секунду распахнулось окно спальни, и Сьюзен наклонилась через подоконник – темные волосы в беспорядке, рука придерживает на груди вырез тонкой ночной рубашки. Она не сразу разобралась в происходящем, но затем удивленное выражение на ее лице сменилось гримасой ужаса, и она крикнула: – О боже! Не надо... Хоуз!

Между тем лицо Карраскела, на котором мелькнул, было, проблеск надежды, теперь выражало покорность судьбе. Он взглянул вверх, на Сьюзен, и полковнику на миг показалось, что он воочию видит образованный их встречными взглядами прозрачный мост или тоннель, вдоль которого шла слабая рябь, искажавшая перспективу, как это бывает при мареве в сильную жару. Они как будто совершенно забыли о его, полковника, присутствии. Это пренебрежение, эта вопиющая наглость так взбесили полковника, что он разом отбросил все сомнения, до той поры тихо подтачивавшие его решимость. Он поднял кольт, зафиксировал локоть, прицелился – все движения были плавными, быстрыми и точными – и спустил курок, вогнав пулю в голову Луиса Карраскела, а мгновение спустя, когда тот, падая, повернулся к нему боком, второй пулей поразил его чуть ниже подмышки.

Сьюзен пронзительно выкрикнула имя своего любимого, затем издала нечленораздельный вопль, обращенный к небесам, и разразилась истерическими рыданиями, перемежая их обрывками фраз, – полковник так и не разобрал, что в них звучало: горе или ненависть. На свою жену он не смотрел. Выстрелы заставили его сердце биться в стремительном темпе, но сейчас оно уже успокаивалось. Удовлетворение, которое он испытал, было гораздо меньшим, чем можно было ожидать, но это его мало смутило, – эмоциональное удовлетворение отнюдь не было его главной целью. Он осмотрел тело, брызги и пятна крови, убедившись, что подобное зрелище не способно выбить его из колеи. Удар второй пули развернул Карраскела таким образом, что он упал ничком, уткнувшись лицом в траву. Полковник не мог видеть место входа первой пули, тогда как на выходе она проделала изрядную дыру в затылочной части черепа. Волосы вокруг дыры слиплись от быстро засыхающей крови. Впрочем, самым отвратительным – настолько, что он даже почувствовал биение собственного шейного пульса, – было не это, а зрелище огромного множества насекомых, возникших невесть откуда в дружном стремлении как можно скорее приобщить Карраскела к одному из низших звеньев пищевой цепочки. Если же брать всю картину в целом, то полковник не нашел в ней ничего такого, что можно было бы назвать ненормальным или неестественным.

* * *

Реакция Сьюзен на это убийство не особенно волновала полковника Резерфорда. Он знал, что она ничего не предпримет. На протяжении последующих девяти дней она не покидала свою комнату. Каждое утро полковник посылал служанку справиться о здоровье госпожи. Она ответила лишь однажды, да и то нельзя было считать ответом: она просила разрешения присутствовать на похоронах Карраскела (просьба, разумеется, была отклонена). Утром десятого дня, когда он искал в холле свой куда-то запропастившийся портфель, она появилась на лестнице и заговорила с ним усталым, почти безжизненным голосом. Она была в юбке для верховой езды и серой блузке, застегнутой не на те пуговицы. Изможденное лицо несло следы слез, а, сходя вниз, она обеими руками опиралась о перила, словно ее плохо держали ноги.