Читать книгу "Стыд - Карин Альвтеген"

Что-то изменилось. Эллинор не болтала, как обычно, и во всех ее действиях присутствовала какая-то тяжесть. Май-Бритт это было неприятно. Она растерялась и не Знала, что предпринять. Эллинор простояла у двери довольно долго, а потом неожиданно заговорила, так что Май-Бритт даже вздрогнула:

— Вы знакомы с соседями по дому?

— Нет.

Она ответила, хотя не собиралась. Изменившееся поведение Эллинор пугало, особенно сейчас, когда стало понятно, что за этой якобы непринужденностью скрывается некий умысел.

— В квартире напротив живет семья. У них вчера погиб отец. В автокатастрофе.

Май-Бритт ничего не желала знать, но она прекрасно поняла, что речь шла о мужчине, который часто гулял с ребенком, мать которого была не совсем здорова. Ее снова проинформировали о том, что не имело отношения к ней и о чем она не желала знать. Она переключила канал.

Эллинор открыла балкон, впустила Сабу и вышла на кухню. По телевизору показывали, как три человека с помощью пластических операций и косметики изменили внешность, и на какое-то время Май-Бритт удалось отвлечься. Но потом Эллинор вернулась. Май-Бритт старательно не обращала на нее внимания, но краем глаза все же заметила, что та, держа что-то в руках, опустилась на диван. Села с уверенностью человека, который знает, что в любой момент может встать.

— Я его зашью.

Май-Бритт повернула голову. На коленях у Эллинор лежало одно из двух ее платьев, которое начало расползаться по швам. Май-Бритт хотела возразить, но она знала, что платье действительно нуждается в починке. В противном случае придется шить новое, а ее бросало в дрожь при одном воспоминании о том, как это происходило в последний раз. А может, сшить самой? Нет. Почему-то это никогда не приходило ей в голову. Даже тогда, когда было физически возможно. У нее даже иголки с ниткой нет. И все-таки смотреть, как пальцы Эллинор касаются одежды, которую она надевает на собственное тело, было противно.

Сжав зубы, Май-Бритт вернулась к телевизору. Но потом заметила на диване какое-то движение. Эллинор подняла руку над головой. Май-Бритт не успела ни о чем подумать. Так и не успела осознать, почему все ее внимание вдруг оказалось сосредоточенным на Эллинор — и почему одновременно с этим ее охватил безумный, парализующий ужас. Она смотрела на Эллинор не отрываясь. Между руками девицы была натянута нитка. Словно завороженная, Май-Бритт следила, как нитка тянется к катушке в левой руке Эллинор. А в следующее мгновение было уже поздно. Память ожила. Словно кто-то резко, с грохотом поднял наглухо опущенные жалюзи. Не шевелясь, Май-Бритт наблюдала за тем, как в памяти разворачивается воспоминание. Сколько лет она пыталась избавиться от него, но ей это не удалось. Оно вернулось. Без предупреждения. И ей от него нечем защититься.

Нечем.

Она на кухне, но не в родительском доме, а у пастора. Вот уже почти две недели, как она живет здесь, спит в холодной комнате с двумя кроватями, вторую занимает жена пастора. Ее ни на минуту не оставляют одну, и ей ни на секунду нельзя покинуть комнату — только дважды в день, утром и вечером ей позволяют сходить в ванную. Но и там ей запрещено оставаться одной — жена пастора закрывает дверь неплотно, оставляя десятисантиметровую щель, и обязательно ждет ее снаружи.

Большой деревянный дом, населенный незнакомыми звуками. Они появляются в комнате неизвестно откуда, особенно по ночам, и она даже рада, что спит не одна, но днем она бы с удовольствием избежала присмотра. Но ей нельзя. Она под надзором. Она знает, что это необходимо, что это делается ради нее. Это поможет ей забыть игры в сарае. Так она избавится от мыслей, которые приходят ей в голову и заставляют делать то, что на самом деле она делать не хочет.

Сидя на стуле, она наблюдает, как пасторша ставит на поднос чашки и блюдца. Хочется помочь, но она не смеет предложить. Несмотря на то что они с пасторшей провели вместе все это время, за исключением, пожалуй, одного-двух часов, когда Май-Бритт занимался сам пастор, обе остались чужими друг другу. Они либо молчали, либо читали молитвы и Священное Писание. Май-Бритт была благодарна женщине, которая пожертвовала столько личного времени для того, чтобы наставить ее на путь истинный, — и одновременно боялась ее, потому что чувствовала: жена пастора не испытывает к ней никакой симпатии и занимается ею исключительно из чувства долга. По обязанности.

Вдыхая чудесный запах свежих булочек, Май-Бритт смотрит за окно. Уже стемнело. Как много раз она стояла по ту сторону, за забором, и разглядывала этот прекрасный дом. Всматривалась в освещенные окна и представляла, как живется в этом доме. В доме, преисполненном такой любви, что сам Бог избрал его хозяина и вложил в его уста собственную волю. И вот теперь она тоже здесь. Они приняли ее под свой кров и посвятили свое время, чтобы помочь родителям исправить ее. Они знают о том, что она совершила, и поначалу она не решалась смотреть им в глаза. Она и сама страстно желала забыть о том, как стояла перед Ваньей и Буссе в одних трусах со спущенными брюками и как в этот момент их застиг ее отец. Буссе был доктором, Ванья медсестрой, и все, что они собирались сделать, — это снять по очереди брюки, чтобы стало одновременно стыдно и щекотно в груди от напряжения и любопытства. Дьявольское искушение было вполне приятным, но признаться в этом она, конечно, не могла. Это ее тайна, но скрыть тайну от Господа невозможно. И от пастора, наверное, тоже, потому что каждый вечер он читал ей: «Если сладко в его рту зло, и он таит его под языком своим, бережет и не бросает его, а держит его в устах своих, то эта пища в его желудке превратится в желчь аспидов внутри его. Имение, которое он глотал, изблюет Бог исторгнет его из его чрева. Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны».

И она все усерднее молила Бога простить ее. Две недели она просила о том, чтобы стать избранной — такой же, как другие члены Общины. Чтобы на нее тоже снизошла Его любовь и милость. О том, чтобы понять, она не молилась, потому что уже знала, что пути Его неисповедимы. Но ей так хотелось стать послушной! Хотелось, чтобы Он подчинил ее себе и очистил.

Она сидит на кухне, не понимая, зачем она здесь. Ей нечем заняться, и она начинает молиться, благо этому за последние две недели она научилась. Нельзя пренебрегать милостью Божьей.

Она слышит, как стучат фарфоровые чашки, которые пасторша ставит на блюдца, как звенят раскладываемые ложки. Пасторша скрывается в гостиной, и звуки теперь доносятся оттуда, где стоит посудный шкаф. Она чувствует себя в безопасности, ей спокойно. Запах булочек, звон посуды. Ей позволили выйти из комнаты, а это значит, что она оправдала их ожидания. Им удалось исцелить ее, и теперь она может находиться рядом с остальными людьми.

— Иди сюда, Май-Бритт.

Она немедленно встает и направляется в гостиную, откуда доносится голос пасторши. Та стоит возле стола, держась за спинку стула. Какая красивая комната. В центре большой коричневый стол и двенадцать стульев, еще по четыре стула расставлены вдоль двух стен, третью стену занимает огромный, в том же стиле, шкаф, а в проеме четвертой, у двери на кухню, стоит она.