Читать книгу "Ружья Авалона - Роджер Желязны"

Я сделал еще глоток. Рассказывать ему о Дворкине мне нехотелось, Это туз в рукаве, на самый крайний случай. Пределов силы его мы незнали, но он явно сошел с ума. А ведь им можно было управлять. Даже папашакогда-то начал бояться его и упрятал подальше. О чем же Дворкин говорил мнетогда в камере? Папаша заточил его, когда он объявил, что открыл способуничтожить Амбер. Если эти слова не бред сумасшедшего и именно они явилисьпричиной заключения Дворкина, значит, папаша повел себя куда благороднее, чемпоступил бы я, случись мне оказаться на его месте. Такой человек слишкомопасен, чтобы оставлять его в живых. С другой стороны, папаша пытался вылечитьего. Дворкин говорил о врачах, которых он распугивал и уничтожал, обращая наних свою мощь.

Я помнил его мудрым и добрым стариком, преданным моему отцуи всей семье. Поднять на него руку было трудно, пока оставалась надежда.Дворкина заключили в место, откуда нельзя было бежать. И все-таки,соскучившись, он просто вышел оттуда. Сквозь Тень — и это в Амбере, где нетТеней. То, что сделал Дворкин, просто не укладывалось в голове — как-то это былосвязано с фундаментальными принципами работы Козырей. Пока он еще не вернулся ксебе, я уговорил его создать для меня мой личный выход из камеры, и рисунокДворкина перенес меня к маяку на Кабре, где я немного пришел в себя, а потомотправился в плавание, приведшее меня в конце концов в Лоррейн. Скорее всегоникто так и не понял, что позволило мне бежать.

Сколько я понимал, вся наша семейка всегда обладала особымиталантами, но именно Дворкин изучал и анализировал их, а потом формализовал этиталанты, создав Образ и колоду Таро. Он часто пытался обсудить с нами этивопросы, однако большинству наших эти разговоры казались слишком абстрактными искучными. Черт побери, мы всегда были слишком практичны. Бранд был чуть ли неединственным, кто проявлял какой-то интерес к этой теме. Да еще Фиона. Я почтипозабыл о ней. Иногда Фиона слушала тоже. И отец… Он вообще знал ужасно много,но помалкивал. Времени на нас у него не хватало, и мы не так уж много знали онем. Должно быть, в основах он разбирался не хуже Дворкина. Разница заключаласьв том, как они использовали знания. Дворкин был художником, а кем был папаша, ятак и не понял. Ни с кем из нас он не сближался, хотя назвать его черствымотцом тоже нельзя. Когда ему случалось заметить кого-нибудь из нас, он тут жеосыпал подвернувшееся чадо подарками и развлечениями. Но воспитание нашедоверил придворным. Мне кажется, он просто терпел нас как неизбежноепоследствие своих увлечений. И я, в сущности, удивлен, что семейка не стольвелика, как могла бы быть. Тринадцать живых детей и еще двое братьев и сестра,которые ныне мертвы, — и это за пятнадцать веков его любовной активности.Я слыхал, правда, еще о нескольких, что жили задолго до нас; никто из них неуцелел. Не столь уж впечатляющий итог для похотливого владыки. Правда, и срединас излишне плодовитых не было. Как только мы обучались заботиться о себе ипередвигаться в Тени, отец сразу же отправлял нас туда, чтобы мы отыскали длясебя местечки, где жили бы спокойно и счастливо. Так и я попал в тот Авалон,которого теперь уже не было. Насколько я знал, о происхождении папаши знал лишьон сам. Я никогда не встречал таких, кто помнил бы те времена, когда Оберона небыло. Странно? Не знать, откуда родом собственный отец, имея в запасе столетия,чтобы удовлетворить свое любопытство? Увы, он был скрытен, проницателен ивсемогущ — как и мы, в известной мере. Он хотел, чтобы мы жили долго исчастливо — но так, чтобы не представлять угрозы его собственному правлению.

Чувствовалась в отце, по моему мнению, какая-то неуверенность,какая-то непонятная осторожность, когда речь заходила о нем и давнем прошлом.Вряд ли он мог представить себе, что когда-нибудь перестанет править в Амбере.Иногда в шутку отец начинал ворчать об отречении, но мне всегда казалось, чтоделает он это специально — чтобы выяснить, кто и как станет на то реагировать.Он вполне понимал, к чему приведет его уход от дел, но все не верил, что такоевозможно. А всех его обязанностей, дел и тайных обязательств не знал никто изнас. И сколь пресной ни казалась такая мысль, во мне почему-то креплоубеждение, что на самом деле никто из нас не пригоден для трона. Не разхотелось мне обвинить папашу в некомпетентности, но, к несчастью, я слишкомдолго был знаком с Фрейдом, чтобы не усматривать в этом личных мотивов.

И еще: я начинал сомневаться в законности наших претензий.Раз он жив и отречения не было, мы могли рассчитывать не более чем нарегентство. Мне не хотелось бы дождаться возвращения папаши, сидя на его тронев качестве преемника. Если честно, я боялся его, и не без причины. Только дуракне боится высших сил, которых не понимает. Но король или регент, у меня былобольше прав на этот титул, чем у Эрика, а значит, я должен был добиватьсясвоего. И если некая сила, вынырнув из темного прошлого папаши, могла помочьмне, а Дворкин и был такой силой, — пусть о нем не узнает никто, пока мнене удались мои планы.

«Даже если эта сила способна разрушить сам Амбер, уничтожитьвсе призрачные миры и все подлинные?» — спрашивал я себя.

«В особенности, если она такова, — отвечал ясебе. — Разве можно доверить кому-нибудь подобную силу?»

Все мы действительно весьма практично настроены.

Допив вино, я потянулся к кисету за трубкой, прочистил ее инабил.

— Вот, в сущности, и все на сегодняшний день, —сказал я, разглядывая результат своих трудов, и, поднявшись, прикурил отлампы. — А после того я вновь обрел зрение, бежал из Амбера, попал встрану под названием Лоррейн и встретил там Ганелона, а потом явился сюда.

— Зачем?

— Невдалеке отсюда был тот Авалон, что я знал когда-то.

Я сознательно не упомянул, что был прежде знаком сГанелоном, и надеялся, что он поймет меня правильно. Ведь эта Тень была вблизинашего Авалона, так что Ганелону непременно покажутся знакомыми вся страна и ееобычаи. Это может оказаться полезным, а потому Бенедикт не должен пока знать обэтом.

Как я и надеялся, он пропустил это мимо ушей, увлекшисьболее занимательными подробностями.

— Как тебе удалось бежать? И как ты только ухитрился?

— Конечно, мне помогли, — признался я, —выбраться из камеры. А уж потом… Там есть еще и такие ходы, о которых не знаетдаже Эрик.

— Понимаю, — произнес Бенедикт, якобы не выказываяинтереса, надеясь, естественно, что я стану продолжать и выложу имена своихсообщников.

Я пыхнул трубкой, улыбнулся и откинулся назад.

— Хорошо, когда у тебя есть друзья, — сказал он,словно соглашался с моей не высказанной вслух мыслью.

— Думаю, в Амбере у каждого из нас найдутся верныелюди.