Читать книгу "Кот знает всё - Юлия Александровна Лавряшина"

Он ждал, ведь именно о ней и шла речь у них с сестрой, когда Глеб не выдержал и вмешался. Застонал не от боли – от возмущения. Ведь он-то лучше других знал, что никакого ребенка у нее нет! Глаза Ренаты вспыхнули от радости, и он усилил ее, солгав, что деньги не принадлежат Нине. Теперь Глеб не хотел отдавать их ей, ни разу не пришедшей его навестить даже в больницу, куда еще можно было прорваться, Роза ведь не дежурила целыми днями. Вообще почти не бывала, только из приличия…

И по буквам, чтобы у Ренаты не возникло сомнений, велел оставить ей эти деньги для Женьки, пусть учится, это действительно необходимо. В наше время даже в продавцы берут только с высшим… А ему теперь куда девать эти деньги? Розе отдать? Даже не смешно.

Ясно было, что Рената именно этого втайне и ждала. И все же лицо ее так дрогнуло, что Глеб почувствовал: поражена. В самом деле, разве кто-нибудь другой способен был на такой… не просто широкий – широченный жест? Только он – безмолвный, прикованный к постели рыцарь, обезноженный за то, что растоптал свою жену…

– Спасибо, – пробормотала Рената, зажмурившись. – Ох, спасибо!

И вдруг рванулась вперед, оставляя зацепки на тонкой, жемчужного цвета кофточке, и поцеловала его в губы. Он ничего не почувствовал и едва не застонал от досады. Успел сдержаться, чтобы не напугать ее… А в следующую секунду они оба расслышали Розины шаги, давно уже не балетные, и Рената отпрянула в панике, а он дал себе волю и застонал так громко, что сам испугался.

Рената успела скрыться, но вот жену, первым делом водрузившую на место подушку, его стон обрадовал ненадолго.

Потом она вдруг испугалась:

– А если они тебя услышат с той стороны?

«Черт! – взвыл он, в который раз возненавидев свою беспомощность, унизительную до слез, хотя Глеб и не плакал. – Только не увози меня отсюда!»

– Это ты специально делаешь? Назло мне? Чтоб я вернула тебя в твою комнату, да? – Роза беззвучно расхохоталась. – Невмоготу быть только слушателем? Может, теперь начинаешь понимать, каково было мне?

Глеб признался: «Нет. Пока не понимаю. И вряд ли пойму. Мне не рвет сердце то, что я слышу…»

Но уже этим вечером, будто Розиными стараниями, он приблизился к тому накалу боли, которым она жила уже долгое время. Только приблизился, но уже стало невозможно дышать. Или это его организм начал наконец сдавать?

Подушка вновь была убрана, Роза рискнула, решив, что игра стоит свеч. Но Рената не приходила, вместо ее голоса доносились выкрики Женьки, которая продолжала разговаривать с оставшейся в комнате Светланой, даже забежав на кухню.

«Мы не сказали ей об этой дыре, – как-то призналась Рената. – Женька замуровала бы ее в два счета. Лучше ей не знать…»

Светланиного голоса он почти не слышал, хотя она бывала на кухне чаще других. Но ей не хотелось с ним общаться, поэтому сразу включалось радио, и Глеб слушал диджеев с «Авторадио» и немудреные песенки тех лет, когда сам бегал на танцплощадку, где Роза была самым изящным цветком в букете. Самым желанным для многих, но она почему-то выбрала его. Себе на горе, ему на горе…

Так вот, в тот вечер Женька проорала практически у него над ухом:

– Приехали! Родион, как всегда, весь из себя просто супер! А? – Она прислушалась к тому, что спросила Светлана. – Ну, мама всегда мама.

Имя Родиона было ему знакомо, и тот разговор во время новоселья девиц Косаревых, как называла их Рената, тоже вспомнился, чуть ли не целиком. Тогда Глебу показалось, что Ренате откровенно не терпелось отделаться от этого своего знакомого, в прошлом – близкого, как он понял. И то, что сейчас они почему-то приехали вместе, неожиданно больно кольнуло его.

– Сейчас иду, – отозвалась Женька и расхохоталась. – Он играет роль джентльмена: дверцу машины открыл, ручку маме подал… Свет, он сам тебе сказал, что собирается сделать ей предложение? Цирк какой-то… Они же миллион лет знакомы! Да иду-иду! – буркнула она, уже сердясь на настойчивые призывы тетки вернуться в комнату.

И тут же раздался веселый Ренатин голос, с легким присвистом зашумела вода:

– Я только помою фрукты!

Потом возле самой стены коротко прошелестело:

– Привет!

Он отозвался, улыбаясь мыслями: «Привет! Кажется, у тебя был хороший день? Я рад. Пусть он продолжится. И если тебе в радость Родион… Кажется, в прошлый раз он подарил тебе веер. Где он, этот веер?»

Вопрос неожиданно прозвучал вслух, заставив его сердце дрогнуть:

– А где мой веер? Ты сразу же забросила его?

– Вовсе нет. – Ее голос прозвучал неуверенно, кажется, Рената не могла вспомнить, куда его подевала. Потом сообразила: – Я же говорила тебе, что отдам его Женьке! У нее комната вся такая японская… Ты же не был против!

– Ну, для Женьки ничего не жалко, – отозвался Родион довольно уныло.

Закрыв глаза, Глеб решил, что надо попросить Ренату показать ему фотографии ее семейства. Может, по голосу он представляет их совсем другими. Женьку – кудрявой, темноволосой, резкой в движениях. Последнего по снимкам не определишь, но хоть что-то он сможет понять об этой девочке. Зачем? Да просто чтобы заселить свой мир звуков еще и лицами. Менять их, как слайды, разговаривать с ними, силой воображения заставляя их оживать, улыбаться, пускай даже хмурятся и зевают, лишь бы кто-то был рядом. Раньше Глеб не нуждался в этом так болезненно…

– Я так и думала, – насмешливо отозвалась Рената.

– Ты обещала носить его в кармане халата.

– Кого носить?

Глебу увиделось, как недоуменно вознесся полукруг ее бровей, это уже было знакомо. Он отметил, что Рената не торопится выйти из кухни, хочет развлечь его, видимого ей одной. Ей было известно то, что Розы нет дома, а значит, он слушает: обычно днем ее «Форд» или стоит, или не стоит прямо у дома. Куда, кстати, она все время ездит?

– Веер, – напомнил Родион с неловким смешком. – Мы ведь о нем говорим.

– Неужели? Извини, Роденька, у меня, похоже, дырка в голове, все вылетает.

– Брось. Ты ведь намеренно делаешь все, чтобы только задеть меня.

– Зачем это мне задевать тебя, а?

– Чтоб я разозлился и опять не сказал тебе того, что собираюсь.

– Уже интересно! Говори сейчас, пока я не довела тебя до конвульсий. Ты ведь обычно в таком состоянии от нас уезжаешь.

Немного помолчав (Глеб вслушивался в эту тишину не менее напряженно, чем в слова), Родион признался:

– Не могу. Я так и слышу, как ты в душе умоляешь меня не