Читать книгу "А зори здесь тихие... - Борис Васильев"

Соня тускло глядела в небо полузакрытымиглазами. Старшина опять попытался прикрыть их, и опять у него ничего не вышло.Тогда он расстегнул кармашки на ее гимнастерке и достал оттуда комсомольскийбилет, справку о курсах переводчиков, два письма и фотографию. На фотографиитой множество гражданских было, а кто в центре — не разобрал Васков: здесьаккурат нож ударил. А Соню нашел: сбоку стояла в платьишке с длинными рукавамии широким воротом: тонкая шея торчала из того ворота, как из хомута. Онприпомнил вчерашний разговор, печаль Сонину и с горечью подумал, что даженаписать некуда о геройской смерти рядового бойца Софьи Соломоновны Гурвич.Потом послюнил ее платочек, стер с мертвых век кровь и накрыл тем платочкомлицо.

А документы к себе в карман положил. В левый —рядом с партбилетом. Сел подле и закурил из трижды памятного кисета.

Ярость его прошла, да и боль приутихла: толькопечалью был полон, по самое горло полон, аж першило там. Теперь подумать можнобыло, взвесить все, по полочкам разложить и понять, как действовать дальше.

Он не жалел, что прищучил дозорных и темоткрыл себя. Сейчас время на него работало, сейчас по всем линиям о них идиверсантах доклады шли, и бойцы, поди, уж инструктаж получали, как с фрицамиэтими проще покончить. Три, ну, пусть пять даже часов оставалось дратьсявчетвером против четырнадцати, а это выдержать можно было. Тем более что сбилиони немцев с прямого курса и вокруг Легонтова озера наладили. А вокруг озера —сутки топать.

Команда его подошла со всеми пожитками: двоеушло — в разные, правда, концы, — а барахлишко их осталось, и отряд ужобрастать вещичками начал, как та запасливая семья. Галя Четвертак закричалабыло, затряслась, Соню увидев, но Осянина крикнула зло:

— Без истерик тут!…

И Галя смолкла. Стала на колени возле Сонинойголовы, тихо плакала. А Рита только дышала тяжело, а глаза сухие были, какуголья.

— Ну, обряжайте, — оказал старшина.

Взял топорик (эх, лопатки не захватил наслучай такой!), ушел в камни место для могилки искать. Поискал, потыкался —скалы одни, не подступишься. Правда, яму нашел. Веток нарубил, устелил дно,вернулся.

— Отличница была, — сказала Осянина. — Круглаяотличница — и в школе и в университете.

— Да, — сказал старшина. — Стихи читала. А просебя подумал: не это главное. А главное, что могла нарожать Соня детишек, а тебы — внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки вбесконечной пряже человечества, перерезанной ножом…

— Берите, — сказал.

Комелькова с Осяниной за плечи взяли, аЧетвертак — за ноги. Понесли, оступаясь и раскачиваясь, и Четвертак все ногойзагребала. Неуклюжей ногой, обутой в заново сотворенную чуню. А Федот Евграфычс Сониной шинелью шел следом.

— Стойте, — сказал он у ямы. — Кладите тутпокуда. Положили у края: голова плохо легла, все набок заваливалась, иКомелькова подсунула сбоку пилотку. А Федот Евграфыч, подумав и похмурившись(ох, не хотел он делать этого, не хотел!), буркнул Осяниной, не глядя:

— За ноги ее подержи,

— Зачем?

— Держи, раз велят! Да не здесь — за коленки!…И сапог с ноги Сониной сдернул.

— Зачем?… — крикнула Осянина. — Не смейте!…

— А затем, что боец босой, вот зачем,

— Нет, нет, нет!… — затряслась Четвертак.

— Не в цацки же играем, девоньки, — вздохнулстаршина. — О живых думать нужно: на войне только этот закон. Держи, Осянина.Приказываю, держи.

Сдернул второй сапог, кинул Гале Четвертак:

— Обувайся. И без переживаний давай: немцыждать не будут.

Спустился в яму, принял Соню, в шинельобернул, уложил. Стал камнями закладывать, что девчата подавали. Работалимолча, споро. Вырос бугорок: поверх старшина пилотку положил, камнем еепридавив. А Комелькова — веточку зеленую.

— На карте отметим, — сказал. — После войны —памятник ей.

Сориентировал карту, крестик нанес. Глянул: аЧетвертак по-прежнему в чуне стоит.

— Боец Четвертак, в чем дело? Почему не обута?Затряслась Четвертак:

— Нет!… Нет, нет, нет! Нельзя так! Вредно! Уменя мама — медицинский работник…

— Хватит врать! — крикнула вдруг Осянина. —Хватит! Нет у тебя мамы! И не было! Подкидыш ты, и нечего тут выдумывать!…

Заплакала Галя. Горько, обиженно — словноигрушку у ребенка сломали…

Глава 10

— Ну зачем же так, ну зачем? — укоризненносказала Женька и обняла Четвертак. — Нам без злобы надо, а то остервенеем. Какнемцы, остервенеем…

Смолчала Осянина…

А Галя действительно была подкидышем, и дажефамилию ей в детском доме дали: Четвертак. Потому что меньше всех ростом вышла,в четверть меньше.

Детдом размещался в бывшем монастыре; с гулкихсводов сыпались жирные пепельные мокрицы. Плохо замазанные бородатые лицаглядели со стен многочисленных церквей, спешно переделанных под бытовыепомещения, а в братских кельях было холодно, как в погребах.

В десять лет Галя стала знаменитой, устроивскандал, которого монастырь не знал со дня основания. Отправившись ночью посвоим детским делам, она подняла весь дом отчаянным визгом. Выдернутые изпостелей воспитатели нашли ее на полу в полутемном коридоре, и Галя оченьтолково объяснила, что бородатый старик хотел утащить ее в подземелье.

Создалось "Дело о нападении…",осложненное тем, что в округе не было ни одного бородача. Галю терпеливорасспрашивали приезжие следователи и доморощенные Шерлоки Холмсы, и случай отразговора к разговору обрастал все новыми подробностями. И только старый завхоз,с которым Галя очень дружила, потому что именно он придумал ей такую звучнуюфамилию, сумел докопаться, что все это выдумка.

Галю долго дразнили и презирали, а она взяла исочиняла сказку. Правда, сказка была очень похожа на мальчика с пальчика, но,во-первых, вместо мальчика оказалась девочка, а во-вторых, там участвовалибородатые старики и мрачные подземелья.