Читать книгу "Достоин любви? - Патриция Гэфни"

Для нее это был необычайно пространный ответ: очевидно, в этот день она была в разговорчивом настроении, предположил Себастьян. Они бок о бок спустились по центральной лестнице. В холле она извинилась («На одну минуту, милорд») и пошла надеть шляпку, причем вернулась действительно через минуту. Ему понравилась ее расторопность, но вот головной убор совершенно разочаровал. Это была шляпка из черной соломки с полями козырьком, формой скорее напоминавшая фуражку военного. Такие шляпки считались последним криком моды лет пятнадцать назад. Черные поля, опущенные вниз и торчащие вперед, точно шоры на глазах у лошади, почти скрывали ее тонкий профиль. Но она была так очарована ярким майским утром, когда они вышли во двор, что Себастьяну расхотелось подшучивать над ее шляпкой.

— Поедем или пойдем пешком? — Это вернуло ее к действительности.

— Как вам угодно, милорд, — покорно отозвалась она.

— Разумеется. Но в данном случае я спрашиваю вас.

Она встревожилась, предчувствуя подвох.

— Вы торопитесь?

— Нет, а вы?

— Нет, милорд.

Что это? Неужели она улыбается? Себастьян не мог быть совершенно уверен: мешала проклятая шляпа.

Он решил выждать.

—Тогда, может быть… пойдем пешком?

— Если вам так хочется, — любезно отозвался он, и они двинулись вперед неторопливым шагом, словно двое друзей, отправляющихся на прогулку.

Себастьян подумал, не взять ли ее под руку, но решил, что не стоит. Сегодня он просто хотел насладиться ее обществом, больше ничего. Разумеется, он ни на минуту не забывал о своей главной цели, но ему нравился сам процесс обольщения и не хотелось торопить развязку.

Прекрасно понимая, что никакого разговора не будет, если он сам его не начнет, Себастьян спросил:

— Чего вам больше всего не хватало в тюрьме, миссис Уэйд?

Она ответила после минутного замешательства:

— Трудно назвать что-то одно, милорд.

— Ну хорошо, назовите три вещи. Пусть это будет даже не самое главное, если вам трудно выбрать. Первые три, что придут вам в голову. Итак? Чего вам не хватало?

— Цветов, — тотчас же отозвалась она, бросив взгляд на обочины грунтовой дороги, сплошь покрытые живописными зарослями бело-голубого молочая. — И еще… света. Возможности любоваться природой при солнечном свете.

Он озадаченно нахмурился.

— Неужели вам вообще не разрешалось выходить на воздух?

— Напротив, у нас были ежедневные обязательные прогулки в тюремном дворе.

— И на что это было похоже?

Она взглянула на него, удивленная его интересом.

— Мы ходили, милорд.

— Ходили? Куда?

— Никуда. Кругами. Два круга, один внутри другого. Каждый день по часу, сразу после церковной службы. Это равняется, — сухо пояснила она, предвосхищая его вопрос, — расстоянию примерно в две мили[28].

Себастьян задумался.

— Вы ходили в молчании?

— Разумеется.

— А вы могли бы сплутовать? Что-нибудь шепнуть соседке, проходя мимо?

— Кое-кто так и делал. В тюремном дворе процветает искусство чревовещания. Но это не так-то просто — надзиратели все время настороже, а заключенным полагается соблюдать дистанцию в десять шагов.

Он попытался представить себе эту картину, и она показалась ему чудовищной.

— Значит, прогулка не доставляла вам никакого удовольствия? Ну хотя бы в качестве простой разминки?

— Мы тащились еле-еле, милорд. Скорость задавали самые слабые — старухи или малолетние дети. Слово «разминка» к нашей процессии совершенно неприменимо.

Себастьян еще не успел оправиться от мысли о детях, помещенных в каторжную тюрьму, как Рэйчел вновь заговорила:

— Но было, конечно, и хорошее. Возможность увидеть небо, отражение облаков в дождевой луже. Почувствовать ветер, запах свежести. Иногда прилетали птицы. Чаще всего грачи, но порой нам удавалось услышать дрозда или жаворонка. Однажды…

Она запнулась и бросила на него смущенный взгляд. Себастьян никогда раньше не слышал от нее столько слов сразу.

— Однажды?.. — как зачарованный, повторил он за ней следом.

— Однажды… откуда ни возьмись во двор вбежала собака. Она пыталась с нами играть. Это был желтый пес, очень крупный и лохматый. Очень… беспокойный. Совершенно не представляю, как ему удалось проскочить. Мне посчастливилось его погладить.

Такая тоска прозвучала в ее голосе, что Себастьян живо вообразил, как она месяцами и даже годами хранила воспоминание о желтом псе, о его лохматой шерсти и влажном языке, чтобы скрасить долгие часы тюремного одиночества.

— Но потом, — добавила она тихо, — охрана его поймала и куда-то увела.

Опять между ними повисло тоскливое молчание.

— Итак, — заговорил Себастьян, чтобы его нарушить, — цветы и любование природой при солнечном свете. Назовите еще что-нибудь, миссис Уэйд. Что-то третье.

— Это… трудно. Я столько всего могла бы назвать…

— Назовите все, чего вам не хватало.

Рэйчел тяжело вздохнула.

— Пищи, не лишенной вкуса. Теплой воды для мытья. Хотя бы одной ночи спокойного крепкого сна. Но… все это… — Она махнула рукой, как бы давая понять, что все это не так уж важно. — Самое главное…

— Что же?

Она бросила на него серьезный взгляд, как бы оценивая, стоит ли говорить откровенно.

— Мне не хватало людей. Человеческого общения, тепла. Простого разговора. Я заболевала от этого. Не телом, а…

— …душой, — подсказал Себастьян. Рэйчел не ответила. Ее душа, безусловно, являлась не тем предметом, который она готова была обсуждать с ним.

— Вам совсем не разрешалось разговаривать? — спросил он, хмурясь. — Ни с кем?

— Мы могли говорить с надзирателями, но только в ответ на их вопросы. А друг с другом — никогда.

— Но неужели…

— Да, конечно, многие находили способ нарушить этот запрет, но тех, кто попадался, ждало такое наказание… словом, оно начисто отбивало охоту рисковать.

Холодок отвращения пробежал по спине у Себастьяна. На мгновение ему даже расхотелось выпытывать у нее дальнейшие подробности об особенностях тюремной дисциплины. Но он вскоре взял себя в руки.

— Что за наказание…

— Милорд, вы родом из Суффолка? Кажется, кто-то мне об этом говорил, — перебила она его изменившимся от волнения голосом.

Себастьян уставился на нее в изумлении: до сих пор она ни разу не осмеливалась задать ему личный вопрос. Лицо у нее словно окаменело. Он понял, что дальнейшие расспросы о мерах по поддержанию порядка в Дартмурской тюрьме ни к чему не приведут.