Читать книгу "О добывании огня - Зигмунд Фрейд"

по поводу невроза навязчивых состояний, где в симптомах нашел зримое выражение неразрешенный конфликт между мужским и женским (страх кастрации и стремление к кастрации). Кроме того, у пациента развились мазохистские фантазии, проистекавшие целиком и полностью из желания принять кастрацию; он даже пытался выходить за пределы фантазий, чтобы получить настоящее удовлетворение от извращенных ситуаций. Его состояние – как и сама теория Адлера – объяснялось вытеснением и отрицанием инфантильных любовных фиксаций.

Судья Шребер отыскал путь к выздоровлению, когда решил отказаться от своего сопротивления кастрации и приспособиться к женской роли, отведенной ему Богом. После этого он успокоился, смог убедить врачей и выписаться из приюта для душевнобольных, начал вести нормальную жизнь – за тем исключением, что ежедневно посвящал несколько часов «взращиванию своей женственности», ибо не подвергал сомнению необходимость постепенного приближения к цели, назначенной Богом.

IV

Два договора

Примечательной подробностью в истории нашего художника являются его слова, что он заключил с дьяволом сразу два договора. Первый, написанный черными чернилами, гласил: «Я, Кристоф Хайцман, обязуюсь служить сему господину девять лет с года 1669». Второй, уже кровью, а не чернилами, звучал так: «Anno 1669. Кристоф Хайцман. Посвящаю себя сатане, как связанный узами покорный сын, и обязуюсь ему служить, а на девятый год предаться ему телом и душой».

Считается, что оба договора хранились в обители Мариацелль в пору составления Trophaeum и оба датировались одинаково – 1669 годом.

Выше несколько раз уже упоминалось об этих двух обязательствах, а сейчас предлагается изучить их более пристально, пусть даже именно здесь опасность переоценить значение мелочей кажется наибольшей. Вообще непривычно слышать о двойном договоре с дьяволом, да еще таком, когда первый документ заменяется вторым, но не теряет своей силы. Возможно, это событие будет не столь удивительным для людей, лучше знакомых с демонологическим материалом. Но я, со своей стороны, отмечаю его как особенность нашего случая, и мои подозрения усилились, когда стало ясно, что налицо расхождение в свидетельствах в данном пункте. Изучение указанного расхождения, смею думать, обеспечит нам более глубокое понимание истории болезни.

В сопроводительном письме деревенского священника из Поттенбрунна все просто и ясно: имеется всего один залог, подписанный кровью девять лет назад; срок его действия истекал через несколько дней – 24 сентября. Следовательно, этот договор должны были заключить 24 сентября 1668 года; к сожалению, дату можно уверенно вывести из обстоятельств дела, но прямо она нигде не называется.

Свидетельство аббата Франциска, записанное, как нам известно, несколькими днями позже (12 сентября 1677 г.), уже не столь однозначно (можно предположить, что художник поделился с братией некими уточняющими сведениями). Аббат сообщает, что художник подписал два обязательства: одно, чернилами, в 1668 году (это подтверждается и сопроводительным письмом сельского священника), а другое, кровью, – «sequenti anno 1669» («в следующем 1669 году»). Обязательство, возвращенное ему в праздник Рождества Богородицы, было написано кровью, то есть это более позднее, составленное в 1669 году. Из свидетельства аббата этого, впрочем, не следует, там просто сказано, что «schedam redderet» («вернул бумагу») и «schedam sibi porrigentem conspexisset» («узрел протянутую ему бумагу»), как если бы обсуждался один-единственный документ. Но из дальнейшего изложения, а также из рисунка на титульном листе Tropheaum, где на бумаге в лапах дракона-дьявола заметен красный цвет, это не очевидно. Впоследствии, как говорилось, художник вернулся в Мариацелль в мае 1678 года, пережив новое дьявольское искушение в Вене; он умолял о милости и заступничестве Богоматери и просил вернуть также первый документ, записанный чернилами. Как все случилось, мы не знаем, полного описания в тексте нет. Нам лишь сообщают, что все было «quâ juxta votum redditâ» («по данному обету»); а далее составитель указывает, что именно этот договор художник бросил дьяволу, «скомканным и разорванным на четыре части», 9 мая 1678 года, около девяти часов вечера.

При этом оба договора датируются 1669 годом. Такое несовпадение либо объясняется случайностью, либо может раскрыть нам кое-что любопытное.

Если взять за отправную точку свидетельство аббата, более подробный источник, то мы столкнемся с рядом затруднений. Когда Кристоф Хайцман признался деревенскому священнику Поттенбрунна, что заключил договор с дьяволом и что срок обязательства скоро истечет, он мог (в 1677 г.) подразумевать только документ, подписанный в 1668 году, то есть первый, «чернильный» (который упоминается в сопроводительном письме как единственный, не подписанный кровью). Несколько дней спустя, в обители Мариацелль, он молил вернуть более позднее обязательство на крови, срок действия которого еще не истек (1669–1677 гг.), зато первый договор уже был просрочен. О том не вспоминали до 1678 года, когда обязательству пошел десятый год. Кроме того, оба договора почему-то датируются одним и тем же годом (1669), хотя один из них явно относится к году следующему («anno subsequenti»).

Составитель наверняка заметил эти разночтения, потому что он попытался их устранить. В своем предисловии он в целом следовал свидетельству аббата, но изменил одну подробность. Художник, по его словам, подписал договор с дьяволом в 1669 году чернилами, а впоследствии («deinde vero» – «как положено») скрепил кровью. Тем самым отвергалось прямое утверждение, что одно обязательство было заключено в 1668 году, а слова аббата о том, что два договора различались датой, были оставлены без внимания. Так составитель поступил для того, чтобы соблюсти датировку двух документов, возвращенных дьяволом.

В свидетельстве аббата в скобках после слов о следующем годе («sequenti vero anno 1669») говорится следующее: «sumitur hic alter annus pro nondum completo, uti saepe in loquendo fieri solet, nam eundem annum indicant syngraphae, quarum atramento scripta ante praesentem attestationem nondum habita fuit» («сей второй год еще не считается оконченным, как часто бывает в устной речи, ибо подписи указывают на тот самый год, когда чернила договора еще не высохли до настоящего свидетельства»). Этот фрагмент явно вставлен составителем, поскольку аббат, видевший лишь один договор, не мог заявить, что оба заключены в том же году. Да и помещение этого замечания в скобки должно показать, что оно является дополнением к тексту свидетельства. Перед нами еще одна попытка составителя согласовать несовпадающие сведения. Сам он полагал, что первый договор был заключен в 1668 году, но считал, видимо, что, раз тот год почти закончился (сентябрь), художник сместил дату, а потому оба обязательства нужно отнести к одному и тому же году. На мой взгляд, упоминание о том, что люди часто так поступают в повседневной речи, превращает эту попытку объяснения в слабую увертку.

Не мне судить, показалось ли мое истолкование сколько-нибудь убедительным читателю, побудило ли оно его заинтересоваться мельчайшими подробностями этой истории. Для себя я решил, что невозможно установить истинное положение дел с какой-либо степенью уверенности, однако, изучая эту запутанную историю, натолкнулся на соображение вполне достоверного свойства: оно передает наиболее естественную