Читать книгу "Огненная душа куклы - Артур Гедеон"

ошеломлены. Ее укрывала тяжеленная каменная плита. Этот камень краном сдвигали. Словно те, кто хоронил, не желал, чтобы покойник выбрался наружу. И спрятана она была непривычно глубоко. Но оттого еще интереснее. А в гробнице – прах. Вроде как останки женщины, судя по фигуре, плотно обернутые в дубленые кожи, много слоев. Прямо мумия, не иначе. И надпись на этой ссохшейся коже. Четко остались видны слова. Один из археологов понял, что это древнееврейский текст, но прочесть его не сумел. Тщательно сфотографировали. Разворачивать не спешили. Не было у молодых ученых такого опыта, да и мнения разошлись: сначала стоило бы прочитать надпись, вдруг она погибнет во время вскрытия? Нужно было найти специалиста. Лев Апраксин в тот день не отходил от гробницы. Палаточный лагерь они разбили рядом с замком. Все уже и поужинали, и наговорились, и под гитару попели у костра, наконец решили отойти ко сну, а Лев все что-то изучал, высматривал в гробнице при свете двух фонарей. Один из ученых пошутил: ты, мол, что, говоришь с ней? И как она, отвечает? Апраксин никого не услышал, но со стороны можно было решить, что это мумия говорит с ним. У Апраксина только губы и шевелились. «Тебя самого краном от нее оттаскивать надо», – сказали ему. Археологи разошлись по палаткам. У них был молодой аспирант, Венечкин. На подхвате. Этот Венечкин ночью просыпается, голову из палатки высовывает и видит: от замка в лунном свете идет к их лагерю обнаженная женщина удивительного телосложения. Грудь, бедра, ноги – само совершенство, сама красота. Черные волосы до ягодиц. Кожа как будто отливает изумрудно-серебряным светом и перламутром. Венечкин головой трясет, моргает, трет глаза – женщина все ближе! И вдруг он видит другое: в ее сторону от соседней палатки шагает мужчина, тоже обнаженный. Они сближаются, соприкасаются телами, начинают страстно обниматься, а потом ложатся в траву. Она оплетает его руками и ногами, и они неистово занимаются любовью. У Венечкина и дух перехватило, сердце выпрыгивает. Стоны, конвульсии – и вот уже любовники ложатся рядом, держась за руки. Луна освещает их обнаженные тела. Затем женщина поднимается, целует мужчину и как будто уходит, исчезает. Венечкин крутит головой – никого. Куда делась развратница? Из какой деревеньки она сюда пришла? И вдруг прямо над ним звучит голос: «Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел, умрешь, как и все твои близкие…» Он вскидывает голову: обнаженная красавица, чья кожа мерцает перламутром, стоит над ним и смотрит в глаза – насмешливо, с улыбкой госпожи, перед которой нерадивый глупый раб. Глаза у нее как будто изнутри светятся. «И смерть твоя и твоих близких будет мучительной, – добавляет она. – А теперь забирайся в палатку и спи. Крепко спи! Мертвым сном. И когда ты проснешься, ты забудешь о том, что видел. Ты понял меня?» Но Венечкин только хлопает глазами. «Ты понял меня, дурачок?» – куда более настойчиво повторяет она. Тут его как электричеством пробило, страшно стало. Не сон это был, – явь! А он-то подумал, что спит! «Да!» – горячо шепчет Венечкин и мигом скрывается в палатке. Когда он проснулся утром, у него осталось ощущение невероятно чувственного и немного страшного сна.

– Сильно, – честно признался Крымов.

– Еще по рюмочке? – хитро прищурил глаза директор салона.

– Будет в самый раз.

Они пригубили вискаря и вновь закурили.

– А утром… – Соболевский растягивал удовольствие, дым от сигареты так и вился по его седеющим бровям. – Э-эх! – Он выпускал его из резко очерченных губ нарочито медленно. – Вы даже себе представить не можете, Андрей Петрович, что было утром!

Преступно медленно говорил Соболевский!

– Помилуйте, так что было утром? – взбодренный очередной рюмкой виски и сигаретой, поторопил его Крымов. – Вы меня заинтриговали, Анатолий Иванович. Впрямь хочется узнать, и немедленно. А вы как Шахерезада, ей-богу!

– А утром археологи обнаружили, что гробница пуста. Хоть они и накрыли ее брезентом.

– Вот как?

– Да, именно так. Мумию похитили. Но почему обрывки кожи валялись в могиле? Их грубо распороли ножом. Горю ученых не было предела. Не страдал только один человек. Вы догадываетесь кто?

– Лев Апраксин?

– Разумеется. То есть он делал вид, что переживает. Но не очень убедительно. Разумеется, мумию мог похитить кто угодно. Черных копателей у нас всегда было море – и в советские времена, и нынче. А еще деревенские хулиганы, например. Тоже ловкачи еще те. Знакомый лингвист, специалист по древнееврейскому, перевел им надпись, начертанную на кожах, в которые была завернута мумия. Слава богу, ее успели сфотографировать. Надпись гласила: «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». Это были строки из «Откровения» Иоанна Богослова.

– Ух ты! Кого же похоронили в этом склепе? Кто был обернут кожей?

– Можно только гадать. Кто-то очень недобрый, судя по надписи на кожах. Через неделю они уезжали обратно с какими-то археологическими безделушками, но без мумии. За это время Апраксин несколько раз уходил куда-то, оставлял их на полдня, на день. Он совершенно остыл к раскопкам. Купил в местном магазине одежду, как им сказали, женскую, но куда ее дел? Неизвестно. И в поезде вел себя странно. А когда они вернулись в Питер, на вокзале в то же самое время оказалась молодая женщина удивительной красоты, одетая неброско, но глаз от нее отвести было нельзя. Венечкин якобы прошептал: «Я где-то уже видел ее». Вместе с этой дамой Апраксин и ушел в закат. Скоро он бросил науку, остался педагогом на полставки, для вида: тогда надо было где-то работать, при Советах без трудовой книжки никак. А занялся он антиквариатом. Находил уникальные картины, скупал посуду, скульптуру. У него как будто чутье стало раз в сто сильнее на все эти штуки. Купил огромную квартиру у Грибоедовского канала. Обзавелся выгодными знакомствами. Он стал настоящим королем в своем деле. Как же ему завидовали! И рядом с ним всегда была та самая женщина, она работала у него секретаршей. А все потому, что Апраксину поразительно везло, вот в чем дело. Все, за что он ни брался, обращалось в золото. Почти как у царя Мидаса, – улыбнулся Соболевский. – Только без фанатизма.

– Откуда вы все это знаете? Вы будто были там? Но вам в ту пору и десяти лет не стукнуло.

– Вы правы, я в те времена под стол пешком ходил. Я-то не был, – он закурил новую сигарету, – а вот друг детства моего отца был. Суровин Виктор Федорович. Он работал врачом в той самой экспедиции