Читать книгу "Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова"

Он пошел в гостиную, чтобы не звонить из кухни на глазах уВалентины. Нет, не на глазах. На ушах, точнее будет.

– Пап! – Тим возник на пороге своей комнаты. Он услышал шагии моментально вынырнул – несмотря на то, что все пока шло хорошо, в полномсоответствии с хитрым планом, процесс следовало все же контролировать. – Пап,ты чего? Уезжаешь?

– Нет пока, а что? – спросил Сергей.

– Да нет, – ответил Тим и пожал плечами, – ничего. А когдаты уедешь?

Сергей посмотрел на него. Пижамные штаны он заменил нашироченные, болотного цвета брючищи с карманами, оттопыренными настолько, чтосоздавалось впечатление, что в каждом из них лежит по килограмму картошки.Тощая шея наивно выглядывала из выреза байковой пижамной кофты, переодетькоторую у сына, очевидно, сил уже не хватило. На макушке торчал нелепыйзолотистый хохол, а сбоку волосы были сильно примяты – раз уж пижама осталасьна месте, то заодно можно и не причесываться!

– Пап, ты чего? – спросил Тим и почесал одной ногой другую.– Ну, переодену я сейчас эту хреновину!..

– Тим, не выражайся, – сказал Сергей машинально.

Какого черта они развелись с Кирой?! Ни одна из их самыхсумасшедших ссор, в которой ни разу никто никому и ничего не доказал, не стоитэтого встревоженного, тщательно замаскированного, “контролирующего” выраженияна детской физиономии – только бы не пропустить, только бы вовремя перехватить,чтобы не уехал, чтобы пообедал, чтобы дождался мать, и, может быть, тогда всеналадится.

Что наладится? Разве что-нибудь может наладиться?

– Пап, ты чай будешь? Валентина печет что-то.

– Буду.

– А ты когда уедешь?

– Я пока уезжать не собираюсь, – ответил Сергей и дернулсына за хохол на макушке. – Может, после обеда. Но вечером я обязательноприеду, Тим.

– Приедешь? – переспросил сын недоверчиво. – А козлина? Неприедет?

– Козлина не приедет, – сообщил Сергей, – пижаму переодень.Ты же не инвалид в больнице, чтобы весь день в пижаме ходить!

– Точно козлина не приедет?

– Козлина точно не приедет.

– Тимочка, – позвала Валентина нежно, – Тимочка, мой ручки,сейчас будут плюшки. А бутербродиков сделать?

Тим закатил глаза.

– И у папы спроси, он будет с нами чай пить или ему вкабинет подать. – Тут она выглянула в коридор, увидала Сергея и схватилась засердце: – Боже! Боже мой, как вы меня напугали!..

– А вы-то меня как! – признался Сергей. – Подавать мне ненадо, я сейчас позвоню и стану с вами пить. На кухне.

Валентина явно предпочла бы пить без него. Он был “злодей итиран”, Кира “бедная малютка”, а Тим “несчастный ребенок”, и все это явственночиталось на ее физиономии.

Сергей вздохнул.

Он закрыл за собой дверь в Кирин кабинет – бывший свой – ипервым делом позвонил на работу.

– Сергей Константинович, слава богу, – вскрикнуласекретарша, как будто он пропал по меньшей мере на три недели, – звоню, звоню,а вас дома нет!..

– Вы бы мне на мобильный позвонили, Ирина Федоровна.

– Не работает, – с готовностью доложила секретарша, –выключен или находится вне зоны действия сети.

– Да что вы? – удивился Сергей. Он свой телефон не выключал,но был твердо уверен, что знает, кто его выключил.

Тим, вот кто.

Сергей сказал секретарше, что сегодня на работу не приедет,пообещал перезвонить американскому партнеру, который ни с того ни с сего этимутром вздумал его искать, выслушал доклад о том, кто и зачем сегодня приходил вего приемную, нажал “отбой” и набрал номер Инги.

– Сережка! – крикнула она. – Ну, куда ты пропал?!

В трубке слышался отдаленный ровный шум, очень похожий наресторанный или магазинный. Пожалуй, ресторанный, потому что звенела какая-топосуда. Очевидно, Инга решила, что глупо идти на работу, раз начальника там всеравно нет.

Молодец. Умная девочка.

Он наскоро соврал что-то примитивное: “Метрополь”, докторЛассаль из Парижа, только один день, старая дружба и деловые интересы. Кираникогда не проглотила бы доктора Лассаля из Парижа, впрочем, ей он никогда и нескармливал ничего подобного. Инга для порядка поныла в трубку, что соскучилась,он для порядка поутешал ее – ей не хотелось ныть, а ему утешать, и оба об этомпрекрасно знали. Расстались на том, что он понятия не имеет, где будет вечером.

Это ее насторожило. Связь с начальником, такая удобная,такая безопасная, такая обнадеживающая, была самым большим ее достижением запоследние несколько лет. Он, конечно, страшный зануда, домосед, консерватор ивообще пень березовый, но – зато! – начальник, да еще разведенный. И штамп впаспорте есть, что разведенный, сама видела – не удержалась, выудила изпиджака, когда он был в ванной!

Валентина с Тимом пили чай из больших кружек, и плюшек вкорзинке была целая гора, и золотистый сыр толстыми ломтями – его сын любил,чтобы сыр непременно нарезали толсто и солидно, чтобы было что укусить, – инемудрящие конфетки в вазочке, и немецкий джем в пузатой банке – неожиданныйвыходной день, хоть и связанный с “трагическими обстоятельствами”, шел полнымходом.

Сергей тоже попил с ними чаю, съел две плюшки и нехотяпоплелся в одиннадцатую квартиру, к Михаилу Петровичу. Почему-то он был уверен,что Михаил Петрович дома, несмотря на то, что время было самое рабочее, и неошибся.

– Добрый день, Сергей Константинович! – бодро начал сосед,еще не до конца открыв дверь, как будто с утра ждал, когда тот наконецпожалует. – Надо же, какое несчастье! Знаете, вот так слушаешь, слушаешь провсякие ужасы и почему-то думаешь, что нас это никогда не коснется. А тут – натебе! Прямо под носом. Кира Михайловна переживает, наверное?

– Конечно, переживает, – отозвался Сергей, протискиваясь вприхожую, – еще бы ей не переживать, когда это ее начальник и даже, можносказать, друг!

– Ну да, ну да, – сочувственно покивал Михаил Петрович. – Давы проходите, проходите, пожалуйста! Сейчас найду вам тапки.

Сергею показалось, что найти что-либо в квартире МихаилаПетровича не удастся никому и никогда – так густо и плотно, как на складе утиля,здесь стояли, лежали, теснились и громоздились вещи. Непонятно было, как средистарой мебели – кресел, шкафов с распахнутыми дверцами, за дверцами висели шубыв чехлах, тяжеловесных буфетов, Сергей насчитал их три, поставленных друг надруга столов, наваленных книг и кип старых газет – могут помещаться люди. Темне менее они помещались: сам Михаил Петрович ловко лавировал между мебельнымирифами и скалами, прорываясь к дальнему свету, и откуда-то выскочила куцаясобачонка и, выкатив мутные от старости глаза, зашлась хриплым негодующим лаем,и женский голос позвал в отдалении: