Читать книгу "Я очень хочу жить. Мой личный опыт - Дарья Донцова"

Впрочем, тем же желанием отличались и остальные сотрудники. Ни одна медсестра в 62-й больнице не гавкала на пациентов. Входя в палату со шприцем, девушки в белых халатах ласково говорили:

– Прилетел комарик с укусом. Ну-ка, девочки, кто у нас здесь самый храбрый?

Если кто-то просил у кастелянши вторую подушку или дополнительное одеяло, то всегда слышал в ответ:

– Конечно, сейчас принесу.

Лекарства нам не швыряли на тумбочку, а раскладывали в специальные коробочки с отделениями утро-день-вечер. Один раз я опрокинула на кровать стакан с томатным соком, начала промокать лужу бумажными полотенцами, и тут вошла санитарка.

– Чего случилось-то? – напряглась она, увидав красные потеки.

– Извините, пожалуйста, – смущенно забормотала я, – не понимаю, как стакан из руки выскользнул.

– Напугала-то как! – вздохнула нянечка. – Я подумала, кровотечение началось, надо за доктором нестись. Сейчас поменяю белье.

– Сама справлюсь, просто скажите, где взять чистый пододеяльник, – попросила я.

– Лежи спокойно, – отмахнулась санитарка. – Вернешься домой, навертишься еще по хозяйству.

Как я уже говорила, больной человек всегда очень внимательно относится к словам окружающих. Помнится, я, услышав сказанное нянечкой, обрадовалась. Она ведь могла заявить:

– Незачем еле живой бабе с бельем возиться!

Но нет, она произнесла фразу о предстоящих мне домашних хлопотах, значит, уверена, что я выздоровлю.

Я, конечно, понимаю, что в клинике находились больные с разным состоянием здоровья. Кое-кто, увы, не вернулся к своим родственникам. Но и врачи, и медсестры, и техперсонал, даже гардеробщики изо всех сил внушали пациентам мысль: сюда вы пришли лечиться, а не умирать. И действительно, каждый день кто-то уезжал из клиники со словами:

– Желаю всем поправиться.

Я ни разу не видела в коридорах врача с перекошенным от напряжения лицом или медсестру, бегущую с криком: «Мы его теряем». Да, на других этажах были палаты, где лежали люди в очень тяжелом состоянии, но основная масса больных не пересекалась с ними, наверное, поэтому у нас создалось впечатление, что в нашем отделении смерть не живет. Мы лечимся и рано или поздно уедем домой.

Находясь в больнице, я получила один урок, который запомнила на всю жизнь.

Как-то раз, выйдя в парк погулять, я увидела молодую женщину. Она шла к главному корпусу, ведя за руку девочку лет восьми. Несмотря на аномально жаркий для Москвы май, ребенок был одет в демисезонное пальтишко, плотные колготки, сапожки и шерстяную шапочку. Конечно, россияне обожают кутать детей, мы не немцы, чьи ребятишки до декабря бегают в замшевых шортах, и не французы, которые в январе обматывают шею отпрыска шерстяным шарфом и выпускают его на улицу без теплой куртки. Наши дети парятся в комбинезонах и меховых ушанках с октября по май. Но эта малышка выглядела странно даже для России. На улице тридцать градусов тепла, а несчастная облачена в осеннюю одежду.

Я проводила странную пару взглядом и услышала голос медсестры Нины Котовской.

– Агриппиночка Аркадьевна, не ходите одна гулять по лесу. Если хотите дойти до пруда, найдите себе компанию.

– Надо же было так нарядить несчастную малышку! – воскликнула я. – Удивительно, что она до сих пор не упала в обморок. И, похоже, бедная девочка боится матери, идет молча, не плачет, не требует, чтобы ее переодели. Подчас родительская любовь и забота становится тяжелым бременем для детей.

Нина тяжело вздохнула.

– Это Карина Савельева, она в больнице работает.

Я удивилась еще больше.

– Чересчур заботливая мамаша – ваша коллега?

Котовская молча кивнула.

– Неужели никто из врачей не объяснил ей, что, заматывая дочку в излишне теплую одежду, она не сохраняет, а ухудшает ее здоровье? – не успокаивалась я.

Нина опять вздохнула.

– У Леночки рак крови. Ее лечат, но ситуация не очень радужная. Карина не глупый человек, просто на химии часто нарушается терморегуляция тела, девочке постоянно холодно. Конечно, со стороны это выглядит странно, но что поделаешь… Так вы одна далеко от корпуса не отходите.

Котовская заторопилась по дорожке к воротам, а я продолжала неотрывно смотреть вслед Карине и маленькой Лене. Мне стало очень страшно. Я, конечно, знала, что дети тоже могут заболеть, но сейчас я впервые увидела ребенка с онкологией. На секунду представила себя на месте матери Леночки и ужаснулась. Выходит, заболеть самой – не самое страшное, намного хуже, когда диагноз «рак» ставят твоему ребенку. Если уж в моей семье суждено кому-то болеть онкологией, пусть это буду я, а не дети. Не стоит хныкать, жаловаться на судьбу и сетовать на свой тяжкий жребий. Мне невероятно повезло – страшная опухоль образовалась у меня, а не у тех, кого я люблю. Я очень, очень счастливый человек…

На первую, самую большую операцию, радикальную мастэктомию, меня, как и планировалось, взяли тринадцатого мая. Помнится, при виде операционного стола (он показался мне очень узким) я испугалась и спросила у медсестры:

– У вас никто в наркозе не падал на пол?

Девушка, давно привыкшая к идиотским вопросам пациентов, серьезно ответила:

– Это невозможно, я буду вас страховать. Вот сейчас для безопасности ручки бинтиком привяжу. Удобно лежать?

– Можно попросить подушку и одеяло? – сказала я. – Что-то холодно, и голове низко.

Медсестра погладила меня по плечу.

– Проснетесь в реанимации, там у нас очень удобные кроватки. Когда лампы над столом зажгут, станет тепло. А сейчас надо сделать укол. Не пугайтесь, больно не будет совсем.

Девушка отошла к небольшому столику.

Вдруг послышались шаги, и появился Кучеренко, одетый, как всегда, в красную рубашку и джинсы.

Я страшно обрадовалась:

– Ты пришел!

– Обещал же быть около тебя во время операции, – усмехнулся психотерапевт и взял меня за руку.

Медсестра, не обращая никакого внимания на посетителя, гремела какими-то инструментами. Тут в операционную вошел Игорь Анатольевич, одетый в хирургическую пижаму. Оглядев его и заметив, что весь остальной медперсонал тоже облачен в стерильные одежды, я спросила у врача:

– Можно мой приятель здесь постоит?

– Кто? – вздернул вверх брови Грошев.

– Кучеренко, – пояснила я. – Он меня за руку держит, так, знаете ли, спокойней. Дайте ему халат.

– Ах, Кучеренко… – протянул Игорь Анатольевич. – Ему можно так, в простой одежде.

Я улыбнулась. Психотерапевт погладил меня теплой ладонью по лбу, стало очень тихо. Больше я ничего не помню.

Проснулась я в реанимации, опутанная трубками. На соседней кровати лежал старик, издававший невероятные звуки, то ли храп, то ли хрип. На его левой руке равномерно сжималась манжетка тонометра. Я попробовала пошевелиться, поняла, что ничего не чувствую, затем попыталась сесть. Попытка не удалась – я была привязана к какой-то банке. Вернее, из тела шла трубка, на конце которой болталась стеклянная емкость. Она зазвенела, я испугалась и мгновенно приняла лежачее положение. Старик зашевелился, открыл глаза и просипел: