Читать книгу "В осколках тумана - Сэм Хайес"

— Меня зовут Марри, — говорю я, сгоняя котов с кресла и усаживаясь на нагретое место. — А вас?

Джулия, конечно, сообщила мне их имена, но официально нас никто не знакомил. В ожидании ответа беру вчерашнюю местную газету, лежащую на столе. Мэри запросто могла онеметь из-за этой парочки. Очевидно, что справиться с ними не так-то просто. Правда, у Мэри огромный опыт, так что это вряд ли. За прошедшие годы ей приходилось сталкиваться и с орешками покрепче. Для меня Мэри всегда была сделана из железа. Так что же с ней стряслось?

— Меня зовут Грэдин, а ее Крошка, — отвечает мальчик.

— Бренна, — поправляет девочка и шлепает Грэдина по голове. — Не называй меня так, ясно?

Я улыбаюсь и листаю газету, просматриваю колонки, притворяясь, что не замечаю, как они пререкаются. Одна из заметок привлекает мое внимание, и я почти не слышу, как дети спорят, открыв холодильник.

ДЕВОЧКА-ПОДРОСТОК ПОСЛЕ ЖЕСТОКОГО НАПАДЕНИЯ ВПАЛА В КОМУ

Просматриваю короткую статью. Ниже маленький снимок Грейс Коватты в школьной форме.

Состояние школьницы Грейс Коватты, жестоко избитой двенадцать дней назад, остается критическим. Она по-прежнему в больнице, потому что до сих пор не может ни ходить, ни говорить. Врачи с помощью лекарств ввели ее в кому для того, чтобы «перезагрузить» травмированный мозг. Некоторые эксперты считают такой способ лечения спорным.

«Внутричерепное давление способно привести к новым повреждениям, мозгу требуется отдых и время на исцеление. Мы были вынуждены действовать, поскольку жизнь пациентки находилась под угрозой», — заявил пресс-секретарь больницы. Какие-либо еще комментарии о состоянии девушки он дать отказался.

Инспектор полиции Эд Хэллит сделал короткое заявление: «Команда экспертов работает круглосуточно. Я уверен, что вскоре мы произведем арест».

Грейс Коватта — ученица школы Дэнби, отличница по истории и музыке. Ранним утром 27 декабря ее обнаружила Джулия Маршалл, школьная учительница.

Я разглядываю потолок, пытаясь представить, что чувствуют родители девочки. Нет, не могу. Им пришлось подписать документы, разрешить врачам ввести дочь в сон, от которого она может никогда не очнуться. Я думаю о сотнях ночей, когда я любовался мирно посапывающими Алексом и Флорой.

Теперь меня рядом с ними нет.

За окном сгущаются сумерки, и на меня внезапно накатывает тревога за мою семью. Ублюдок все еще бродит где-то поблизости.

— Когда вернется Джулия? — спрашиваю я Бренну, вставая и подходя ближе. — И куда они все уехали?!

Она брезгливо морщится, хотя сегодня я ни капли в рот не брал.

— Не знаю. Вроде уехали в больницу к врачу или что-то типа того. С ними еще был тот мужчина.

Бренна набивает рот сыром. Моя вспышка ее не особенно взволновала.

— Какой мужчина?

Но и так ясно, о ком она. Итак, Дэвид сейчас с Джулией и детьми. По идее, мне должно стать спокойнее, что они под присмотром и в безопасности, но ничего подобного я вовсе не чувствую. Они должны быть под моим присмотром.

Между нами все изменилось, когда Джулии исполнилось семнадцать. Я стоял на станции, наблюдая, как со скрежетом тормозит ее поезд. Лил дождь, и в воздухе висел запах мокрой земли. Перекинув пальто через локоть, Джулия спрыгнула на платформу. Свежая, разрумянившаяся, она вертела головой, отыскивая меня. Несколько бусинок воды на ее шее медленно сползали за воротник. Она подняла сумку и тут же заулыбалась, увидев наконец меня.

— Привет, — сказала она застенчиво. После чего бросила сумку и рванулась ко мне.

Дождь заливал лицо, но она лишь зажмурилась, позволив поцеловать ее. И только потом, вспомнив про пальто, накинула его на плечи. Пальто было нежного персикового оттенка, совсем как ее щеки. Никогда еще мне не хотелось так сильно.

— Пошли, — резко сказал я, закидывая сумку на плечо.

Чувство это было непривычным для нас обоих, хотя, сколько мы себя помнили, нас всегда связывало нечто невысказанное. И оно воплотилось в слова в наш последний телефонный разговор, слова эти вязли в телефонных проводах, натыкались друг на друга. Это был конец жизни, в которой я всегда знал Джулию, и начало той, в которой я ее хотел.

Ha самом деле телефонная беседа в основном свелась к молчанию. Мы знали друг друга семнадцать лет, и эти семнадцать лет я был для нее старшим братом, и теперь в наши отношения проникло что-то тайное, непозволительное и в то же время неодолимое. Внезапно Джулия перестала быть для меня сестрой и стала подругой, возлюбленной, будущей женой. В конце концов, мы не приходились родней друг другу. И не было никаких помех для нашего чувства.

А когда слова иссякли, мы поняли, что должны увидеться.

Сказать, что мы жаждали этого, — значит ничего не сказать. И вот мы шли по платформе вокзала Кингс-Кросс, думая о будущем и мысленно продолжая телефонный разговор. Но на этот раз мы путались не только в словах.

Рука моя обнимала ее за талию, как не раз в прошлом. Но в тот день все было иначе. Мы оба знали, что идем в крошечную конуру, которую я снимал с тремя приятелями, и там я отнесу ее сумку к себе в комнату, откину простыни на кровати, мы застенчиво разденем друг друга и безмолвно, не проронив ни слова, ни звука — ничего, — только выпустив на волю то, что объединяло нас долгие годы, и молясь о том, чтобы соседи ничего не услышали, будем заниматься любовью. Наше чувство, пусть и похожее на взрыв, должно быть беззвучным.

Потом мы пошли в кино и ели мороженое. Мы держались за руки. Отныне все изменилось. Миновали те дни, когда я провожал ее до остановки школьного автобуса или волок за руку в Нортмир, если она поранила коленку. Теперь мы держались за руки и наши пальцы были сплетены, как и биение сердец. Все было взаправду. Серьезно. Мы оба стали взрослыми, или, во всяком случае, нам так казалось.

В воскресенье вечером Джулия вернулась в Уизерли. Я легко поцеловал ее в губы, которые не дрогнули до тех пор, пока машинист не засвистел, — этот поцелуй запечатал нашу любовь до следующего раза. Я помахал ей на прощанье, провожая к матери и бабушке с дедушкой, которым не терпелось услышать о захватывающей поездке в Лондон.

Она не рассказала им о том, что не видела никаких достопримечательностей и единственное, что ей запомнилось, — обстановка спальни, пот на моей спине и кинотеатр, заполненный парочками, с упоением следящими за изгибами французской любовной истории. Джулия продолжала учиться, но с того дня мы оба знали, что всегда будем вместе.

Она забеременела следующим летом, и мы поженились, когда Алекс был всего лишь едва заметной округлостью на ее гладком животе. А потом он родился, хотя мы сами были еще детьми.

Я решил приготовить Бренне и Грэдину ужин — или, точнее, настоять на том, чтобы они приготовили его под моим строгим наблюдением. Так они не будут заниматься глупостями и время пролетит быстрее, пока Джулия не вернется из больницы или куда она там уехала с детьми и доктором Добряком. Иначе я напьюсь.