Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

выпасть из их круга, начерченного мастером-плотником на надголовниках, прислонялись головы: Кости — на одном кресле и её — на другом.

Словно смертельно раненая, шатаясь, выбежала Нинель из Костиной квартиры. Стояла весна в самом расцвете. Босые ноги девушки касались травки на обочине дороги, по которой она бежала. Недавно прошёл дождь. И луна нижним краем светила из облаков…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

… Потом она узнает, что Костю долго и безуспешно лечили Барт с Бальджо. Что потом заболел сам Барт, и что Бальджо продолжал лечить того и другого, пока сам мог, борясь с собственным умопомешательством. Он подозревал, что, спустившись туда, на самый последний уровень, Костя и Нинель разбудили какое-то древнее чудовище, пожирающий сознание вирус. Он вырвался в мир и теперь передаётся через взгляд, возжигающий любовную страсть. Гибнут мужчины, женщины же только пропускают его через себя, улыбаясь хищным, затаённым оскалом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Поэтому на Нинель эта встреча почти никак не сказалась. Она всё так же оставалась легкомысленной, соблазнительной, но ещё более далёкой, насмешливой и холодной. Только одна страсть завелась в ней, обострила свойственную ей черту характера: соблазнять и мучить по-настоящему, доводить до исступления и бросать в пропасть отчаяния. Каждые выходные вечером, тайком шла она в тихий переулок, в дом, над которым, неспешно загораясь, светилась томная, красная надпись. Переодевалась в костюм Евы и под маской Лилит кружилась вокруг пилона, раздавая поклонникам скрытое послание о безумии.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Алексей Жарков

Ворона и её психи

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Типичный терроризм направлен на то, чтобы причинить людям, в первую очередь, физические страдания, во вторую — боль утраты, и впоследствии — разбудить навязчивый страх. Мой рассказ о другом терроре — психологическом, о другой форме и методах террора, которые не наносят телу физических повреждений, но запросто калечат психику, незримо превращая своих жертв в уродов».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Поезд начал тормозить и, наконец, остановился. Такую короткую остановку обычно не объясняют, и люди не обращают на неё внимания — мало ли что. Метро — сложный организм, бывают и тромбы.

Легкий толчок, поезд снова поехал, я расставил ноги шире, крепче взялся за поручни, еще раз проверил — не завис ли рядом кто-нибудь толстый, с книгой или смартфоном в одной руке. Я готов, я знаю, что будет дальше, мы репетировали несколько раз — в это же время, на этом же перегоне. Эта короткая остановка была совсем не технической — какой-то дурак застрял в дверях поезда, идущего перед этим. Того дурака зовут Жора. Жора Клешня.

Поезд тронулся и тут же снова дал по тормозам. Посыпались на пол сумочки, мобильники, кто-то ойкнул, кто-то коротко взвыл, загудели, зашумели, но ничего страшного еще не случилось. Страшное будет дальше, оно только готовится случиться, поднимает руку, чтобы постучать в дверь. Оно притаилось белой тряпкой на рельсах.

Сейчас машинист выйдет, вызовет какие-то там свои службы, а в вагон притащит тело. Притащит, да уж… Тело зайдёт само! И вот тогда начнётся страшное.

Прошла минута, вторая, третья, брожение чужих слов, всех возможных версий происходящего достигло моих ушей. Разумеется, бомба на первом месте, до чего же наивно! Хотя… «Бомба»? В каком-то смысле это верно. Бомба тоже начинает с себя.

Я в первом вагоне, «тело» явится именно в первый — так удобней машинисту, который не оставит человека валяться у заряженных током рельсов. Пока то да сё, это «тело» очнётся. Я к этому готов, а вот остальные — нет.

Мой пульс участился: эх, что сейчас будет!

Волнительный момент.

Дверь открылась — «ох, ах, до чего необычно, такого раньше не было» — народ полез за телефонами. Да, именно это и нужно. Вагон не полный и свободного места достаточно, чтобы все видели всё. Машинист тащит тело в пока еще белой рубахе, он вспотел и раскраснелся, помогает человеку переставлять непослушные ноги. Потом наверняка будет об этом жалеть. Перед ним расступились, освободили место. Я рядом, наблюдаю за всем, что происходит. Без меня ничего не состоится. Не состоится как следует, или пройдёт слишком быстро. А нам надо, чтобы долго.

До станции — всего минута езды, но мы сейчас не поедем. Почему? Потому что я здесь, и я вижу машиниста. Он аккуратно выбрит, лицо доброе, ему около пятидесяти, но это не важно, спина или голова? — вот над чем я сейчас думаю. Спина у него и так побаливает, если он не сможет вести поезд по этой причине — его могут уволить. Наверное, этого я не хочу. Пусть будет голова.

Я встаю в первый ряд зрителей, рядом стоит какой-то студент с рюкзаком, он только что не уступил место дедушке, свинтус, я хотел его наказать, да бог с ним — сегодня особенный день в его жизни — сейчас он познакомится с Вадиком по кличке Порох.

Сегодня Вадик в белой рубахе. Тот еще псих, упоротый безмозглый фанат своего жуткого дела, из тех, кто «сам не знает, что творит», но творит всё равно с удовольствием.

Машинист сопроводил «тело» до сиденья, встал рядом, потёр щеку, схватился за голову, зажмурился. Да, это сделал я — минут пятнадцать у него будет дьявольски болеть голова, и столько же времени мы не двинемся с места, и поезда встанут по всей серой ветке. Об этом расскажут в новостях, а по Интернету разлетятся сотни фотографий и штук десять видеороликов, снятых дрожащей от ужаса рукой.

Вадик, ах, Вадик, и так не особо красивый. Это твой звёздный час, чокнутый Вадик, начинай же, всё готово. Он «очнулся», уселся ровнее, осмотрелся, его начали спрашивать… участливо, бедные добрые люди. Вадик снял рубаху и достал нож.

Толпа затихла, машинист схватился за голову обеими руками и упёрся лбом в поручень. Я не усердствую: извини, потерпи минут пятнадцать, и я отпущу.

Тишина и максимальное внимание, кругом полно здоровых мужиков, девушкам не стоит бояться этого коротенького, почти перочинного ножичка — 5 сантиметров, таким даже в носу можно ковырять. Но у Вадика нож особенный — с черной рукоятки скалятся разноцветные черепа, расписанные в игривый горошек на мексиканский манер. Жаль, никто не видит этой замечательной рукоятки. Вадик смыкает челюсти и ухмыляется, затем проводит лезвием по