Читать книгу "Дом Цепей - Стивен Эриксон"

Монок Охем проворчал:

— Это лживые слова. Любая история поучает. Рассказчик на свой страх и риск искажает истину. Если нет иного выхода, Трулл Сэнгар, исключи себя из истории. В том лишь один урок — смирение.

Трулл Сэнгар ухмыльнулся заклинателю:

— Не бойся, меня никогда не было среди первых игроков. А насчёт Острижения — что ж, оно уже случилось, и поэтому я расскажу историю тисте эдур, обитавших к северу от Летера, так, как рассказали бы они сами. С одним лишь исключением, что, признаю, потребует от меня особых усилий, — в моём рассказе не будет превозношений. Ни наслаждения триумфом, ни пустых слов о судьбе и неизбежности. Я попытаюсь отличаться от того тисте эдур, которым кажусь, разорвать свою культурную идентичность и тем самым очистить историю…

— Плоть не лжет, — сказал Монок Охем. — А значит, мы не обмануты.

— Плоть не лжет, но дух — может, заклинатель. Узри уроки равнодушия и слепоты, а я, в свою очередь, намерен попытаться сделать то же.

— Когда ты начнёшь рассказ?

— У Первого престола, Монок Охем. Пока мы будем ждать прибытия изменников… и их союзников, тисте эдур.

Вернулся Ибра Голан, принёс тушку зайца со сломанной шеей; одним движением он содрал с животного шкурку и бросил окровавленное тельце на землю возле Трулла Сэнгара.

— Ешь, — скомандовал воин, отбросив шкурку.

Пока тисте эдур разводил огонь, Онрак отошёл в сторону. Слова Трулла Сэнгара задели его. Острижение во многом исказило физический облик Трулла Сэнгара, отличая его от прочих тисте эдур. Лысина, шрам на лбу. Но физические изменения казались ничем по сравнению с тем, что произошло с его духом. Онрак понял, что ему спокойно в обществе Трулла Сэнгара, и это чувство вызвано мягкими манерами тисте эдур и тем, с какой лёгкостью тот сносит нужду и лишения. Теперь казалось, что это спокойствие было наивным. Выдержку Трулла Сэнгара породили раны, исцеление от которых сделало его бесчувственным. Его сердце стало ущербным. Он — т’лан имасс, запертый в плоти смертного. Мы просим его воскресить память о былой жизни, а затем удивляемся, что он противится нашим желаниям. Это наша ошибка, не его.

Мы говорим об изгнанных, но вовсе не предупреждения ради, как утверждает Монок Охем. Ничего благородного. Мы говорим, чтобы подтвердить свою правоту. Но наша непреклонность сталкивается в яростном бою со страшнейшим противником — с самим временем, с изменяющимся миром.

— Предисловием моей истории, — проговорил Трулл Сэнгар, поджаривая ошкуренного зайца, — станет предостережение, известное всем.

— Что за предостережение? — спросил Монок Охем.

— Я скажу, заклинатель. Это касается природы… и необходимости поддерживать равновесие.

Если бы у Онрака была душа, она бы ушла в пятки. Услышав слова Трулла Сэнгара, воин медленно обернулся.

— Сила и давление всегда в противостоянии, — сказал эдур, вращая тушку зайца над огнём. — Борьба всегда стремится к равновесию. Она — превыше богов, конечно, — в самом потоке существования, нет, превыше даже этого потока, ведь и существованию противостоит небытие. И борьба эта захватывает всех, определяет собою всякий островок в Бездне. Точнее, я так думаю. Смерть отвечает жизни. Тьма отвечает свету. Невероятный успех уравновешивается катастрофическим провалом. Ужасающее проклятие — чудесным благословением. Похоже, все склонны забывать эту истину, ослеплённые триумфальными победами. Взгляните, если хотите, на этот скромный огонь передо мной. Скромная победа… но если я буду питать пламя, чего я так страстно желаю, оно поглотит всю равнину, затем лес, а после и весь мир. Так и борьба за истину… в том, чтобы загасить огонь, приготовив мясо. Ведь если сжечь целый мир, всё живое в нём погибнет, не от огня, так от последующего голода. Понимаешь, о чём я, Монок Охем?

— Нет, Трулл Сэнгар. Это предисловие ни к чему.

Онрак заговорил:

— Ты ошибаешься, Монок Охем. Это предисловие… ко всему.

Трулл Сэнгар окинул их взглядом и ответил улыбкой.

Преисполненной печали. Полной… отчаяния.

И бессмертный воин был потрясён.

Бесчисленные ряды холмов змеились по земле, будто бы сходя на нет под осыпающимся с неба песком.

— Скоро, — пробормотал Жемчуг, — эти гребни исчезнут под дюнами.

Лостара отмахнулась.

— Мы зря тратим время, — ответила она и отправилась к первому гребню.

Пыль и песок превращали воздух в сплошную стену, глаза резало, горло першило. Зато дымка сузила видимый горизонт, скрывая их присутствие. Неожиданное падение Стены Вихря означало, что адъюнкт и её армия не только достигли Рараку, но уже продвигаются к оазису. Она решила, что вряд ли воины Апокалипсиса будут особенно охранять северо-восточную границу пустыни.

Жемчуг объявил, что теперь безопасно продвигаться днём. Богиня ушла в себя, вероятно, собирая силы для последнего, смертельного удара. Для столкновения с адъюнктом. Удивительная сосредоточенность, скованная яростью, — такой недостаток грех не использовать.

Она позволила себе внутренне улыбнуться. Недостаток. Их-то у нас всех полно, да? Короткий миг внезапной страсти, как она считала, миновал. Долго сдерживаемые желания удовлетворены, и теперь можно сосредоточиться на своих делах. Куда более важных. Однако Жемчуг, казалось, считал иначе. Он даже попытался утром взять её за руку; этот жест она убедительно отвергла, несмотря на его прочувствованность. Смертоносный убийца вот-вот превратится в скулящего щеночка — её передёрнуло от отвращения, и Лостара отогнала от себя эти мысли.

У них почти не оставалось времени, не говоря уж о еде и воде. Рараку была неприветливой землёй, в штыки принимавшей любые попытки жизни проникнуть в себя. Ничего священного, всё — проклятое. Место, разбивающее мечты, уничтожающее амбиции. Почему бы и нет? Это же треклятая пустыня.

Карабкаясь по булыжникам и камням, они добрались до первой гряды.

— Уже близко, — сказал Жемчуг, щурясь. — За самой высокой террасой будет видно оазис.

— И что потом? — спросила она, отряхивая рваную одежду от песка.

— Было бы серьёзным упущением с моей стороны не воспользоваться превосходством нашей позиции. Думаю, я смогу проникнуть в лагерь и навредить. К тому же, — прибавил он, — один из следов, по которым я иду, ведёт в самое сердце повстанческой армии.

Персты. Глава возрождённого культа.

— Ты уверен?

Он кивнул, затем чуть пожал плечами:

— Это логично. Я пришел к выводу, что они проникли в ряды восставших очень давно, если не с самого начала. Что освобождение Семи Городов для некоторых было далеко не основной целью — и мы вот-вот узнаем их истинные мотивы.

— И ты не можешь допустить, чтобы подобные откровения случились без твоего присутствия в первых рядах.