Читать книгу "Смерть на брудершафт - Борис Акунин"

Может быть, и не стоит так уж опасаться грядущей победы феминизма?

Он искоса посмотрел на женщину, которая еще недавно казалась ему насквозь понятной — и удивила. Значит, не тоскливая марксистская начетчица? Не фанатичка?

Почувствовав его взгляд, Волжанка подняла голову. Ее зрачки были расширены, губы влажны. Кажется, без бабьего сюсю все-таки не обойдется. Ну-ка, что это будет? «Мне так хорошо». Или: «Тебе хорошо со мной?» Или: «Ты такой милый». Еще вариант: «У тебя стучит сердце». Ассортимент фраз заранее известен.

— Когда Старик попадет в Россию, всё встанет на свои места, — убежденно и страстно сказала Волжанка. — Бессмысленное брожение прекратится. Он направит энергию масс в правильное русло. Старик — это мощный ум и стальная воля. Он сразу видит, в чем слабость врага, и наносит концентрированный удар именно в эту точку. Любая болтовня, мелкая вражда самолюбий прекращается, когда он возглавляет организацию. Это настоящий природный вождь. Вы увидите, Россия станет социалистической уже в нынешнем году. Мы заключим мир с Германией, даже капитулируем — это еще лучше. Тогда немецкие солдаты окажутся среди нас, не опасаясь выстрелов. Они такие же рабочие и крестьяне. Они увидят, где правда! Германия и Австрия сбросят своих монархов, а потом пожар революции перекинется на остальную Европу! Старику тесно в России. Ему нужен весь мир. И ради этой великой цели, ради обновления человечества можно пойти на любые жертвы!

Должно быть, он не вполне совладал с лицом — Волжанка запнулась и сдвинула брови.

— Вы напряжены. Что-то не так? А, я знаю, что вас беспокоит. Вы боитесь, не помешает ли работе то, что между нами произошло? Не помешает. Видите, я даже не перешла на «ты».

Она отодвинулась, нахмурилась еще больше.

— Или дело в другом? Вам… не понравилось? Скажите прямо, я за честность в отношениях. Это тоже не помешает работе. Если я вам неприятна, то, что случилось, больше не повторится.

Все-таки без «Тебе хорошо со мной?» не обошлось. Но это черт с ним. Встревожило иное: второй раз за день прозвучало зловещее предсказание о том, что большевистская революция перекинется из России в Германию. Они все в этом абсолютно уверены! Возможно ли, что дисциплинированная, лучшая в мире армия нарушит присягу и под воздействием иностранной пропаганды обратит штыки против своих командиров?

Чушь. Как и бредни о социалистическом рае.

Почему ж тогда на душе кошки скребут?

— Вы мне очень приятны, — сказал он. — Так приятны, что я хотел бы продемонстрировать вам это еще раз, прямо сейчас…

Товарищ Волжанка издала несолидный звук — хихикнула. В это самое мгновение дверь спальни с грохотом распахнулась.

Сюрприз!

Зепп оттолкнул женщину, перекатился по кровати, упал на пол возле стула, на котором лежала одежда, выхватил свой «бульдог» и лишь потом развернулся. Всё это заняло максимум полсекунды, но это было слишком долго.

Тот, кто ворвался в комнату, уже держал Теофельса на мушке.

Товарищ Грач, собственной персоной. Всё в том же бушлате и картузе, но не рассеянно-небрежный, а пышащий гневом.

— Без нервов! — сказал он Зеппу. — Пока спустите предохранитель, я выстрелю… Ну, так-то лучше.

Это он сказал, когда майор отшвырнул револьвер в сторону. Грач был прав. Не имело смысла попусту нарываться на пулю.

Морща нос, большевик оглядел голого Зеппа и Волжанку, не торопившуюся прикрыться.

— Я гляжу, у вас праздник весны и любви, — зло произнес он. — Ну встречайте: грачи прилетели.

— Что ты делаешь?! — крикнула Волжанка. — Зачем ты угрожаешь оружием?

Не сводя глаз с Зеппа, Грач приказал:

— Нина, забери свое тряпье и выйди. Оденешься за дверью. Нам с ним надо поговорить. По важному и секретному делу.

Оружие, однако, убрал. Игрушка у товарища большевика была серьезная, «четырнадцатый» маузер.

Волжанка встала с кровати, совершенно не стесняясь наготы.

— Мы собирались тебя искать. Ты не представляешь, что произошло…

— Я вижу, как вы собирались, — перебил он. — Всё, Нина. За дверь!

Она вспыхнула, но больше не сказала ни слова. Вышла, прихватив юбку с блузкой.

Зепп, не теряя времени, одевался. Не из застенчивости. В кармане брюк у него имелась полезная вещица: портсигар с двумя стволами 30-го калибра. Мог пригодиться.

— Баба есть баба, даже если стриженая и с папиросой, — сказал Грач, когда за хозяйкой с грохотом захлопнулась дверь. — Все они передним местом думают… — Он недобро смотрел на Зеппа. — Ну, и на кой бес вы это сделали?

— Не ваше дело!

Майор как бы расправлял смявшийся карман, а на самом деле нащупывал спусковую кнопку на портсигаре. Сразу стало спокойнее.

— Да я не про это! — Грач мотнул головой на мятую постель. — Зачем вы, сарделька немецкая, Железнова шлепнули?

Руку из кармана Теофельс вынул, потер ею подбородок.

— Вопрос первый: откуда узнали про Железнова? Вопрос второй: вам сообщили про меня из Берлина?

Грач передразнил:

— Ответ первый. Приставил к вам человечка, а как же.

— Почему? — спросил Зепп, мысленно чертыхнувшись. Совсем он тут, в Цюрихе, развинтился. Слежка-то, выходит, была двойная: Волжанка и еще какой-то «человечек».

— …Ответ второй, — не дал себя сбить Грач. — Из Берлина про вас никто не сообщал. Да мне и незачем. Связался с екатеринбургским Советом по телеграфу. Был, говорят, у нас Кожухов, боевой товарищ. В феврале, когда жандармское управление штурмовали, погиб смертью храбрых. Я сначала решил: еще одного подослали. Господин Люпус активничает. Но когда вы Железнова профессионально убрали, понял: фальшивый Кожухов пожаловал из Берлина. Так чем вам, герой-любовник, наш Железнов помешал?

Проклятые халтурщики из оперативного отдела! Сляпали дырявую «легенду»! Конечно, из-за революции обычные каналы информации начали давать сбои, но для сверхважного стратегического задания можно ведь было обойтись без такого грубого ляпа!

— Железнов оказался платным агентом Люпуса, — буркнул раздосадованный майор.

Добро б еще асы контрразведки выявили, а то какой-то революционный клоун с птичьей кличкой. Стыд и срам!

— Знаю. Давно знаю. — Грач присовокупил матерное слово. — Сегодня нарочно при Железнове про отъезд рассказал. Всё правда — и про вокзал, и про послезавтра. Только не в полночь мы отбываем, а в восемь ноль ноль. Потому всем и приказано в кафе к семи собраться. Люпус с его люпусятами разработали бы операцию, рассчитывая на двенадцать ночи. И поцеловали бы наш поезд в задницу. А теперь из-за вас весь план насмарку. Переполошатся, что агент разоблачен. Забегают. Им Старика из Швейцарии выпускать никак нельзя.

Зепп слушал нотацию, как жалкий двоечник. Нечего было даже сказать в оправдание.