Читать книгу "Посмотри, на кого ты похожа - Елена Колина"

– и выходить тоже;

– садиться в частные машины на улице;

– думать, что она умнее всех;

Затем я позвонила маме и сказала, что ей нельзя:

– входить в подъезд с незнакомыми людьми;

– и выходить тоже;

– садиться в частные машины на улице…

Садиться в частные машины на улице… Ох, а я, я сама хороша! Совершенно не соблюдаю правила безопасности – думаю, что я умнее всех, вхожу в подъезд с незнакомыми людьми. И сажусь в частные машины, например, сегодня, на Владимирском проспекте у дома номер семь…

Сегодня утром у меня не прозвонил будильник.

– Эй, мумия, просыпайся, – сказал мне кто-то, – мумия! В садик пора.

Кто-то – это был Андрюшечка, а мумия – это я. Мама вчера водила Андрюшечку в Эрмитаж и показывала ему мумию, и теперь он думает, что если кто-то крепко спит, то он мумия.

Так вот. Сегодня утром у меня сломалось все, сначала будильник, а потом машина. Будильник не прозвонил, машина не завелась. То есть она, конечно бы, завелась, если бы в ней был бензин. Мы с Андрюшечкой опаздывали в садик, а дети ровно в девять едят кашу по-немецки. Это урок, им нужно есть кашу и говорить – гут, зеер гут.

Вот я и поймала машину, прямо у дома. Обычно я не сажусь в машину, в которой есть еще люди, кроме водителя. Но я очень боялась, что мы пропустим кашу, тем более было раннее утро, когда криминальные личности еще крепко спят, как мумии, и яркое солнце, в общем, было не страшно. И мы поехали в садик на этом немного раздолбанном микроавтобусе, в котором был еще один человек, кроме водителя.

– Ой, Макс, я чуть не забыла тебе рассказать! – сказала я. – Знаешь, кто там был в этом микроавтобусе? Твой школьный друг Серёга, ну помнишь, который живет на Английском проспекте?

Серёга вел машину и разговаривал со мной о литературе. Откуда он знает, что я писательница?

– …А что же вы такое пишете? Наверное, женские романы… – сказал Серёга.

Неужели видел мои книжки в магазине, а может быть, даже читал. Как приятно, когда тебя узнают и тут же начинают хвалить.

– Зачем же вы пишете женские романы? Женские романы я не читаю. Ну, а мы романов не пишем, мы с работы едем, последних пассажиров развезли. А какие у вас тиражи, наверное, крошечные?

Это был такой обидный для меня разговор, а сам Серёга был такой замерзший – у него не работала печка, – что мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное.

– А помните, я у вас на чердаке ударилась о чемодан? Это, может быть, очень дорогой чемодан, почти такой же чемодан стоит тысячу долларов или даже тысячу двести… Мы с Максом были в антикварном магазине и видели…

– Тысячу двести? – одновременно повернулись две головы с переднего сиденья.

– Да, или даже тысячу триста… – Мне очень хотелось сделать Серёге что-нибудь приятное.

– Ну, а Максыч как? – небрежно спросил Серёга. – Уехал уже? Он мне свой мобильный давал, а я не позвонил, а потом потерял.

– Да он тут рядом живет, – сказала я. – В угловом доме на Верейской.

Серёга вел машину и смотрел вперед, а человек с переднего сиденья, перегнувшись назад, смотрел на меня.

– Повидаться бы, он когда дома бывает? – спросил он.

Наверное, они все вместе учились в одном классе, иначе зачем ему видаться с Максимом.

– Ну… он сегодня около двенадцати уходит, а обычно он по утрам дома, – сказала я. – Я ему от вас привет передам.

Максим повернулся лицом к стене. Кажется, мой рассказ его не отвлек, не развеселил…

Что-то как будто сидело у меня в голове и мешало думать, чем бы еще развеселить Максима… И это что-то почему-то была стройотрядовская куртка. Хотя я сама никогда не была в стройотряде… В стройотрядовской куртке, в стройотрядовской куртке… Вот оно!.. Вот что сидело у меня в голове!..

– Макс, послушай! Это тебя совершенно точно отвлечет. Такое совпадение! Я тоже сегодня видела человека в стройотрядовской куртке! Знаешь, кто это был? Тот человек на переднем сиденье, Серёгин друг, ну, который тоже хотел с тобой повидаться.

Максим накрылся с головой пледом и замер. Господи, ну что мне с ним делать?!..

– Серёга сказал – он артист, – продолжала я упавшим голосом. – Но не настоящий артист, а когда учился в университете, играл в университетском театре. Серёга им гордится, потому что они вместе работают, а он артист с университетским дипломом. Этот артист ко мне обернулся и сказал, что может сыграть любую роль. Хотите, свою родную, рафинированного интеллигента, а хотите, люмпен-пролетария, такого, что встретишь – испугаешься. Этот артист, он немного опустившийся, но милый. Так вот, к чему я говорю – этот артист, он был в стройотрядовской куртке… Какие бывают странные совпадения, правда? Эй, Макс, улыбнись! Макс, ну хотя бы немножко улыбнись!

– Я улыбаюсь, – глухо сказал Максим. – Это действительно смешно. Что было дальше?

– Всё нормально, мы быстро доехали, в садик не опоздали, – сказала я.

И тут Максим произнес очень странную фразу:

– Значит, это не адъютант его превосходительства… А вот теперь я действительно боюсь. Теперь я больше всего боюсь адъютанта его превосходительства, – сказал он. – Получается, я его сильно подвел. Даша, что теперь со мной будет?

Я тоже люблю этот фильм, но почему Максим боится адъютанта его превосходительства? Максим не захотел пояснить, что он имеет в виду. Думаю, у него развилась мания преследования из-за пережитого шока, а может быть, он просто сошел с ума на почве любви к старому советскому кино…

Я очень люблю Макса, но… разве это по-мужски – позволить какому-то амбалу в стройотрядовской куртке хватать себя за нос? Разве это по-мужски – из-за какого-то бумажника улечься на диван, отвернуться к стенке и потерять человеческий облик? Разве это по-мужски – бояться персонажа из старого советского кино?

– Ничего с тобой не будет. Полежишь немного, и всё пройдет, – сказала я. – Хочешь чаю или валерьянки? Или того и другого?

Максим

Ну что ж, никто и не отрицал, что Бог – хороший режиссер. Бог проделал такую красивую, такую изящную, филигранную работу, так тонко переплел обстоятельства, чтобы поставить меня на место, наказать меня за то, что я чересчур уж увлекся своей удачей. Так что мне оставалось… мне оставалось только восхищаться его молниеносным вмешательством в перипетии существования моей скромной персоны.

Все мои усилия, мои мучения, мечты о новой жизни, мои методичные копеечные предосторожности – в какой же всё это превратилось фарс!

Актер, он был актер! Вот откуда этот страшный дух, которым повеяло на меня, эти демонстративные пугающие жесты… это была хорошая, талантливая игра. И свое сценическое, разыгранное «преступление», преступление-шутку, он совершил не ради бесценной коллекции, не ради книг, а ради че-мо-да-на…