Читать книгу "Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд"

– Скажите, – улыбнулась она.

– Потому что девять веков назад нормандский король устроил здесь охотничий заповедник, а счастливое стечение исторических обстоятельств сохранило леса в их естественном состоянии. Болота не осушили. Экология есть история. – Он торжествующе взглянул на нее.

– За исключением, конечно, того факта, что, если бы человек никогда не явился, Нью-Форест пребывал бы в состоянии истинного совершенства.

– Ничего подобного. Человек – часть природного уравнения наряду с остальными божьими тварями. Подумайте об этом. Почему на уровне почвы биомасса Нью-Фореста бедна? Потому что ее поедают олени и пони. Однако это странным образом приводит к разнообразию видов. Вы собираетесь убрать их? Они, вероятно, жили здесь еще до прихода людей. Совершенных систем не бывает. Есть только сбалансированные. И даже этот баланс текуч. Предоставленные самим себе, животные популяции, леса, все естественные системы с различной скоростью умирают и восстанавливаются. Если вы навязываете природе статический порядок, то ничего не выходит. Система в целом все равно изменяется. На оконечности острова Уайт было четыре скалы Нидлз. Теперь их три. В восемнадцатом веке одну смыло морем. Так или иначе, с конца ледникового периода весь ландшафт полностью изменился, а это произошло всего десять тысяч лет назад. Меньше, если вникнуть. Дуб живет лет четыреста. Человеческий век всегда короток. Поэтому мы заблуждаемся и толком почти никогда не понимаем природных процессов.

– Так каково же ваше правило для Нью-Фореста?

– Искать баланс. Но знать, что природа найдет лучшее решение. – Он посмотрел ей в глаза. – По мне, так именно и следует жить. Вы не согласны?

Дотти Прайд немного помолчала, а потом спросила:

– Вы будете в воскресенье в Бьюли?

Дотти искренне не хотелось идти на чай к миссис Тоттон. Была пятница. Последние пять дней дали ей столько пищи для размышлений, что Дотти желала лишь одного: просмотреть записи и составить планы. Она посвятила этому утро и неплохо продвинулась. У нее получилась сильная вступительная часть, но чего-то недоставало. Она никак не могла четко определить тот волшебный ингредиент, который про себя называла историей. Дотти, как правило, нащупывала его в конце работы, и до сих пор это всегда происходило вовремя. Тютелька в тютельку. Финал ожидался к субботе.

Ей искренне не хотелось идти к миссис Тоттон на чай.

Миссис Тоттон жила в прелестном беленом коттедже с садиком за стеной и небольшой фруктовой рощей сзади. Коттедж стоял в пышной низинке близ места, где реку пересекал Болдрский мост.

– Вот я и подумала: в такой погожий день мы можем перейти через мост и подняться к Болдрской церкви, – объявила она, встретив Дотти у двери.

Церковь на лесистом холме выглядела приветливо. Ее затененное окружение показалось Дотти не жутким, а очень старым. На стенах было несколько табличек с именами представителей древних местных семейств, и одна особенно привлекла внимание Дотти.

Там поминалась Фрэнсис Мартелл, урожденная Альбион, из Альбион-Парка, а крайне необычно было то, что вкупе с ней ее преданная экономка и верный друг – так было написано – Джейн Прайд.

– «Альбион-Парк». Так называется отель, где я остановилась, – заметила Дотти.

– Это еще и дом, где я родилась, – подхватила ее хозяйка. – До того как выйти замуж за Ричарда Тоттона, я была Альбион. – Она улыбнулась. – Сейчас отелями стали многие большие дома Нью-Фореста. – На обратном пути она предложила: – Если угодно, я расскажу вам историю Фанни Альбион. Ее судили в Бате за кражу отреза кружев.

К чаю пришла еще одна гостья. Симпатичная женщина за пятьдесят по имени Имоджен Фурзи, которую миссис Тоттон представила как кузину. Дотти правильно догадалась, что в мире миссис Тоттон кузиной могло быть лицо, удаленное на многие поколения, но не стала вдаваться в подробности.

– Она художница, и я подумала, что вам будет приятно познакомиться, – уверенно изрекла миссис Тоттон в духе тех, кто считает, что любая медийная личность должна принадлежать к обществу каких-нибудь деятелей искусства.

Имоджен Фурзи занималась живописью.

– Это наследственное, – объяснила она. – Отец был скульптором. А его дед – известным нью-форестским художником по имени Минимус Фурзи.

Дотти решила, что Имоджен Фурзи ей нравится. Она была одета эксцентрично, но с простым изяществом. Блузон, очевидно, был ее собственного покроя и изготовления, как и, похоже, серебряный браслет. На шее на серебряной же цепочке висел странного вида темный крестик.

– Наследие, – сказала она, когда Дотти обратила на него внимание. – По-моему, он крайне стар, но я не знаю, откуда происходит.

Чай был вкуснейший. Выяснилось, что он даже полезен. Миссис Тоттон и Имоджен Фурзи сумели рассказать пропасть вещей о Нью-Форесте и сделали это с явным удовольствием.

– Нас обеих занимает одно, – заметила миссис Тоттон, когда чай был допит, – не из Нью-Фореста ли вы сами, коль скоро ваше имя Прайд.

Дотти пересказала свою беседу с Питером Прайдом на ту же тему и сделанный в итоге неопределенный вывод.

– Была Дороти Прайд, которая уехала в Лондон, и была Дороти Прайд в Лондоне. Но одно ли они лицо, установить невозможно.

Миссис Тоттон отнеслась к этому серьезно:

– Годы назад, когда мы с братом продавали Альбион-Парк, то изучали бумаги старого полковника Альбиона. Дело давнее, но там, по-моему, было что-то о девушке Прайд, которая сбежала в Лондон. – Она посмотрела на Дотти. – Не хотите взглянуть?

Дотти замялась. С одной стороны, пора было возвращаться к работе. С другой же…

– Если это вас не слишком обременит…

– Нет, это очень просто, – улыбнулась та. – То есть если все эти бумаги лежат именно там, где я думаю. Имоджен, дорогая, для меня это тяжеловато, но в кладовке ты увидишь коробку, надписанную «Полковник Альбион». Вдвоем вы, наверное, справитесь и принесете.

Кладовка в коттедже миссис Тоттон оказалась тщательно продуманным решением проблемы, с коей сталкивается так много людей ее типа при переезде из большого загородного дома в маленький: что делать с массой семейных документов, картин и других записей былых времен, которые не разместить в коттедже? Ее решением стала постройка просторной кладовой. Со стен хмурились большие семейные портреты, которые иначе заполонили бы комнаты. Покойный брат аккуратно уложил на полки штук двадцать чемоданов, подписав каждый, где хранились бумаги и памятные вещи того или иного предка. Были полки со шпагами, старые тростниковые удочки, кнуты и стеки, несколько шкафов с униформой, одеждой для верховой езды, кружевными платьями и прочим убранством – все, как положено, пересыпано нафталином. Это была семейная сокровищница. Они без большого труда нашли кожаный чемодан и кое-как втащили его по коридору в гостиную. Там – открыли.

Полковник ненавидел писать письма, но снял копию едва ли не с каждого, а потому комплект не только входящей, но и исходящей корреспонденции был почти полон. Для человека, который ненавидел писанину, это было похвальное достижение. Письма располагались не хронологически, а тематически, и каждая пачка была либо уложена в конверт, либо завернута в оберточную бумагу и аккуратно надписана твердым почерком полковника.