Читать книгу "Парадокс Апостола - Вера Арье"

Дернув лицом, он вновь протянул руку к телефону.

— Рад слышать моего дорогого коллегу! Как нынче погода в Афинах, уж, наверное, получше, чем наша слякоть?

— Слякоть. Именно, аморальная циничная слякоть.

— А я думал, вы звоните меня поблагодарить… — Голос профессора был ровным и не выдавал никакого волнения. — Все прошло без малейших осложнений, пациентка чувствует себя хорошо.

— Я тебя затаскаю по судам. Ты не имел права. Моя жена — не подопытный материал для твоих сомнительных исследований.

— Господин Илиадис, я не совсем понимаю, о чем мы говорим, — Нойманн перешел на официальный тон. — Наша клиника практикует подобные операции уже несколько лет. Вмешательство было произведено в соответствии с установленным медицинским протоколом и по всем действующим правилам. К тому же ваша очаровательная супруга представила необходимые для данной процедуры документы в полном объеме… включая ваше собственное согласие.

— Оно было подделано, ты прекрасно знаешь, что я никогда бы не дал согласия на такую операцию!

— У меня не было оснований не доверять вашей жене, — Нойманн не переходил на «ты», намеренно удерживая дистанцию. — Спешу вас заверить: я вполне удовлетворен полученным результатом и обязательно включу этот случай в мой доклад на следующем конгрессе. Вы, любезнейший, сейчас излишне эмоциональны, но я вас извиню, — профессор сделал многозначительную паузу. — И потом, не станете же вы обвинять любимую супругу в нарушении закона. В Германии подделка подписи квалифицируется как мошенничество и карается внушительным сроком. Так что давайте закончим этот неприятный разговор. Я с нетерпением буду ждать новостей о нашей маленькой Афродите в самом ближайшем будущем! — подытожил он и разъединился.

* * *

Дни, недели, месяцы протекали меж пальцев, как талая вода…

Иногда Анне казалось, что судьба перепутала сценарий, определив ей роль, которую она не в состоянии как следует сыграть. Она жила по закону инерции, который сохранял установленный порядок вещей, но лишал их всякого смысла. Оливия тем временем росла, поглощая время и силы своей матери так же жадно, как и первые сочные фрукты, которые София приносила с рынка. Надо сказать, с рождением внучки свекровь неожиданно преобразилась. Вместо беспомощной старушки, которая была не в состоянии обслужить даже себя, в доме появилась новая энергичная хозяйка. Она взяла на себя все бытовые хлопоты, готовила и успевала переделать за день кучу дел, дав невестке возможность заниматься с ребенком. От слабоумной, вечно шпионящей бабки не осталось и следа, и Анна не переставала удивляться тому, с какой готовностью старческая немощь отступила перед дыханием новой жизни, которой София боялась так и не дождаться.

С Харисом они виделись только по выходным. После открывшегося обмана он не ушел, не хлопнул дверью, а лишь отдалился, оброс непроницаемым панцирем и с головой погрузился в работу. Строительство нового кардиоцентра завершалось к декабрю, и в сложившейся ситуации это для него было очень кстати. С Анной он практически не разговаривал, лишь соблюдал вежливость в присутствии посторонних, бросая ей, как кость, короткие формальные фразы. Она, чувствуя свою вину, неоднократно пыталась наладить отношения, но казалось, муж ее не слышал.

Однажды, устав от вынужденного одиночества, Анна позволила себе упрекнуть его в черствости, и разразился настоящий скандал, ставший их первым откровенным разговором за долгие месяцы. На крик приковыляла София. Увидев искаженное лицо сына, она сдержанно произнесла: «Мне больно на тебя смотреть, aγόρι μου[17], все холишь, пестуешь свое раненое эго и ничего вокруг себя не замечаешь. Жизнь пролетит, так и умрешь обиженный…»

Приближалась православная Пасха, яркая кульминация греческой весны — с дымным костром, истекающим соками молочным ягненком, густым вином за неспешным, щедро сдобренным взрывами смеха застольем. София с раннего утра колдовала на кухне, а Харис расставлял садовую мебель, приглядывая за мирно играющей на лужайке Оливией. Анна, обрадовавшись свободной минуте, отправилась за праздничным тортом.

Их дом находился на окраине престижного района, центр которого представлял собой клубок мощеных улочек с многочисленными магазинами, ресторанами и кафе.

В прохладном зале знаменитой кондитерской было не протолкнуться. Выбор ошеломлял: минималистичные торты с кофейной глазурью, глянцевые лимонные пироги, сдобные «питы» — все это великолепие заполняло сверкающие чистотой прилавки. Анна не смогла устоять перед облаком меренги «Павлова», украшенной мелкими лесными ягодами.

«Как шаблонно я мыслю, — улыбалась она про себя, аккуратно неся коробку с хрупким десертом, — надо же, Павлова…»

Перед входом в маленький винный погребок она замешкалась, пытаясь не уронить громоздкую коробку. На помощь подоспел хозяин заведения, пригласительно распахнув перед ней тяжелую дверь.

Небольшое пространство магазина от пола и до потолка было заставлено бутылками. Логику их расположения Анна постичь никак не могла, поэтому рассеянно бродила от одной полки к другой. Хозяин погреба следовал за ней по пятам, доброжелательно улыбаясь и всем своим видом выказывая готовность посодействовать. Наконец, где-то под потолком, она обнаружила искомое — «Δύο Ελιές»[18], вино одного из северных греческих номов, которое крайне редко попадалось ей на глаза. Расплачиваясь, Анна с любопытством наблюдала за услужливым торговцем, который, казалось, просто не мог не суетиться, не потирать нетерпеливо руки, не заглядывать покупателю в глаза, не причмокивать губами, расхваливая достоинство своего товара.

Спектакль был прерван звоном дверного колокольчика, оповестившего о появлении нового посетителя. В магазин вошел мужчина лет сорока, среднего роста и довольно заурядной наружности. Волосы цвета светлого речного песка были аккуратно зачесаны назад, открывая покатый лоб. Тщательно проработанная десятидневная щетина смягчала рубленую линию его подбородка. В отличие от Анны покупатель сориентировался довольно быстро: прихватив две бутылки дорогого вина, он уверенно направился к кассе. Хозяин, заботливо заворачивавший ее покупку в несколько слоев бумаги, знаками попросил мужчину подождать.

Вакуум маленького пространства прорезала пронзительная трель. Посетитель достал из кармана телефон и ответил по-русски: «Понял тебя… перезвоню». Он разговаривал странным дребезжащим голосом, который ему совершенно не подходил.

Анна улыбнулась:

— Как приятно слышать родную речь.

— Да, так-то оно привычней, — мужчина криво усмехнулся. — С греческим у меня пока не очень.

Его светлые, широко посаженные глаза со зрачками-бойницами бережно, словно боясь вспугнуть, ощупывали миниатюрную собеседницу.