Читать книгу "Не оторваться. Почему наш мозг любит всё новое и так ли это хорошо в эпоху интернета - Адам Алтер"

* * *

В 90-е годы невролог из Университета Мичигана Кент Берридж попытался разобраться, почему наркоманы продолжают принимать наркотики, хотя жизнь их ухудшается. Очевидный ответ был таков: наркоманы получают такое огромное наслаждение от своей зависимости, что готовы пожертвовать своим благополучием в долгосрочной перспективе ради сиюминутного удовольствия. Они впадают в болезненную привязанность к партнеру, который неизбежно их погубит. «Двадцать лет назад мы пытались понять механизмы удовольствия, – писал Берридж, – и дофамин оказался лучшим из них. Все понимали, что он ведет к зависимости. Мы решили собрать свидетельства того, что дофамин и есть механизм удовольствия». Берриджу и многим другим исследователям эта связь казалась очевидной – настолько очевидной, что он рассчитывал найти ее очень быстро и перейти к ответам на новые, более интересные вопросы.

Но результат оказался не столь однозначным. В ходе одного эксперимента Берридж дал крысам вкусную сладкую жидкость и наблюдал, как они с удовольствием облизываются. «Подобно человеческим младенцам, крысы, ощутив сладость, ритмично облизывали губы», – писал он. Исследователи крыс давно научились толковать их различные действия. Облизывание губ – явное проявление удовольствия. Опираясь на понимание природы действия дофамина, Берридж предположил, что мозг крысы каждый раз при ощущении сладкого вкуса переполнялся дофамином, и такой всплеск заставлял животное облизываться. Значит, если остановить выработку дофамина, крысы перестанут это делать. И Берридж сделал крысам операцию, чтобы прекратить выработку дофамина, а потом снова предложил им сладкую жидкость.

После операции крысы демонстрировали два вида поведения: одно Берриджа удивило, другое нет. Как он и ожидал, крысы перестали пить сладкую жидкость. После операции выработка дофамина прекратилась, а с ней исчез и аппетит. Но они продолжали облизывать губы, когда сладкую воду давали им насильно. Они не хотели пить ее, но, попробовав, ощущали то же удовольствие, что и до операции. Без дофамина они не испытывали аппетита, но все же наслаждались сладкой водой, когда ощущали ее вкус.

«Потребовалось около десяти лет, чтобы эта идея была принята неврологическим сообществом», – говорит Берридж. Результаты противоречили тому, что давным-давно считалось абсолютной истиной. «Много лет видные неврологи твердили: «Нет, мы точно знаем, что ощущение удовольствия вызывает дофамин. Вы явно ошиблись». Но потом были получены результаты исследований на людях, и теперь очень немногие сомневаются в наших выводах. Исследователи давали людям кокаин или героин, а также второй препарат, который блокировал выработку дофамина. Блокировка дофамина не снижала наслаждения, испытываемого этими людьми, – но сокращала количество потребляемого наркотика».

Берридж и его коллеги показали, что между ощущением удовольствия от наркотика и жаждой наркотика есть существенное различие. Зависимость – это нечто большее, чем просто удовольствие. Наркоманы – это не те, кому нравятся наркотики, а те, кто жаждет этих наркотиков больше всего, даже если они разрушают их жизнь. Потому-то так трудно излечить зависимость – победить желание труднее, чем ощущение.

«Когда люди принимают решения, они ставят желания выше ощущений, – говорит Берридж. – Желание – чувство более стойкое, крупное, широкое и сильное. Ощущение анатомически ничтожно и хрупко – его легко разрушить, и оно занимает очень малую часть мозга. А вот сильное желание разрушить очень тяжело. Когда люди привыкают хотеть наркотик, это желание становится почти постоянным – у большинства оно длится не меньше года, а порой и всю жизнь». Выводы Берриджа объясняют, почему наркоманы так часто возвращаются к своим пагубным привычкам. Даже начав ненавидеть наркотики за то, что они разрушают жизнь, мозг человека сохраняет желание. Он помнит, что это вещество ранее удовлетворяло психологическую потребность, и жажда его сохраняется. То же относится и к поведению: даже когда вы начинаете ненавидеть Facebook или Instagram за то, что они крадут ваше время, вам все равно хочется видеть обновления, поскольку когда-то они делали вас счастливым. Недавно проведенное исследование показало, что упорство оказывает тот же эффект: недоступный романтический партнер менее симпатичен, но более желанен – вот почему многие находят эмоционально недоступных партнеров столь привлекательными [59].

Наслаждение и желание чаще всего переплетаются, из-за чего различия становятся менее заметными. Мы начинаем хотеть то, что нам нравится, и наоборот, потому что самое приятное для нас хорошо, а самое неприятное – дурно. Крысята в опытах Берриджа научились инстинктивно любить вкус сладкой воды, поскольку сладкие вещества и безвредны, и богаты калориями. Их предки, тяготеющие к сладкому, жили дольше и спаривались с другими крысами, передавая свою любовь к сладостям из поколения в поколение. Крысы, которые ели горькое, быстрее погибали – от отравления или недоедания. Очень немногие по-настоящему горькие продукты богаты питательными веществами, и мы с детства инстинктивно сторонимся горьких растений и корней, которые часто бывают ядовитыми.

Удовольствие и желание часто связаны, но Берридж доказал, что в плане зависимости они различаются. Глубина зависимости такова, что зависимый жаждет ощущений, но при этом сам опыт ему не нравится. Стэнтон Пил сравнивал зависимость с болезненной любовью: влюбленность в неподходящих партнеров служит классическим примером желания без наслаждения. Такая любовь настолько распространена, что у нас появились стереотипы «плохого парня» и «femme fatale»[60]. Мы знаем, что эти люди пагубно повлияют на нашу жизнь, но не можем перестать желать их.

Оказывается, не тело «влюбляется» в опасный препарат, а разум учится связывать любое вещество или действие с облегчением психологической боли.

Хотя Берридж исследовал по большей части наркоманию, он, как Стэнтон Пил и Эндрю Лоуренс, считает, что его идеи применимы и к поведенческим зависимостям. «Мы всегда знали, что наркотики влияют на определенные системы мозга, но не догадывались, что такое же влияние может оказывать поведение. Процесс совершается посредством тех же механизмов мозга». Наркотик стимулирует выработку дофамина, и то же самое делает поведение. Когда игроман включает ноутбук, уровень дофамина достигает пика. Когда страстный спортсмен зашнуровывает кроссовки, уровень дофамина достигает пика. В этом поведенческая зависимость не отличается от наркомании. Зависимости вызываются не веществами или поведением, а усвоенной за какое-то время идеей, что это защищает человека от психологического стресса.

Сущность зависимости идет вразрез с нашей интуицией. Оказывается, не тело «влюбляется» в опасный препарат, а разум учится связывать любое вещество или действие с облегчением психологической боли. В действительности зависимость – это не влюбленность. Как показал Кент Берридж, все зависимые желают объект своей зависимости, но многим из них он вовсе не нравится. Как у Айзека Вайсберга, больных паркинсонизмом и крысы № 34, зависимость сохраняется, даже потеряв свою привлекательность. Желание игры, обсессивного порядка или электрической стимуляции сохраняется неизменным даже после того, как наслаждение прошло.