Читать книгу "Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения - Рут Гудман"

Эту руку уже поцеловали и протягивают персоне, которой предназначается жест

Существовало множество способов поставить и себя, и персону, которую вы приветствуете поцелуем, в крайне неловкое положение. Неуклюжие дерганые движения делали вас похожими на сельского клоуна, но они просто меркнут в сравнении с неверным расчетом времени. Например, если целуют руку вам, вы могли дать руку (в перчатке или без), когда это не полагалось, не дать, когда полагалось, протянуть руку человеку, который еще даже не сделал ни единого движения в вашу сторону, или, наоборот, слишком запоздать. Если же чью-то руку целуете вы, то можно схватить руку слишком рано, отпустить ее слишком поздно или плохо скоординировать поклон и поцелуй. Влажные, слюнявые поцелуи оскорбляли и вызывали отвращение; с другой стороны, сложные воздушные поцелуи могли казаться презрительными. Даже целуя собственную руку, вы все равно могли сделать это в неуместной ситуации, не рассчитать время или просто крайне неуклюже двигаться.

Поцелуи руки не были ограничены только королевским двором или даже элитными домами: их можно было увидеть в стране повсюду – на улицах, в рамках ритуала ухаживания или среди близких друзей самого разного общественного положения. «Поднести руку ко рту и поцеловать ее, а затем протянуть другому – так вы показываете, что готовы даровать свою службу, любовь и уважение любому, кто далеко от вас. Этот жест я часто видел на публичных действах: многие обращаются так к своим друзьям, когда располагаются далеко друг от друга», – пишет Джеймс Бульвер о более «общем» применении поцелуя руки.

Впрочем, целовать можно не только руки. Эразм не писал об этом в своей книге о хороших манерах, ограничивая себя лишь официальным публичным поведением, но в письме другу, датированном еще 1499 годом, он с энтузиазмом отзывается об английской практике:

…у них есть мода, достойная всяческих похвал. Куда ты ни приходишь, все присутствующие приветствуют тебя поцелуями, а когда уходишь, с тобой прощаются поцелуями. Если вернешься, тебя снова приветствуют. Первейшим выражением гостеприимства является поцелуй, а когда гости уходят, он же является и последним; при каждой встрече все целуются в изобилии; собственно, куда ни повернись, всюду увидишь поцелуи.

Впрочем, такое поведение было не куртуазным, и горе вам, если вы без приглашения полезете с поцелуями к своему сюзерену или хозяину. Такой фамильярностью вы можете поднять неплохой шум – если, конечно, готовы встретиться с последствиями.

Поцелуи были допустимы – и даже обязательны – в более приватном, равном и личном общении. Самуэль Кихель был купцом из города Ульм в Швабии (Германия); он побывал в Англии в 1585 году и написал в своем дневнике: «Когда иностранец или местный житель отправляется к кому-нибудь в гости и заходит в дом, его встречает хозяин, хозяйка или их дочь, и после приветствия – на своем языке они называют это «welcome» – он даже имеет право взять их за руки и поцеловать. Таков обычай этой страны, и если кто-то так не делает, это считается весьма невежливым и невоспитанным с его стороны». Прочитав это и зная о более современных манерах, вы могли подумать, что и он, и Эразм до него пишут о поцелуе руки или, может быть, воздушных поцелуях. Женский персонаж из пьесы Джона Марстона «Голландская куртизанка» (1605), однако, ясно дает понять, что же за поцелуи имеются в виду, жалуясь: «Ну красота! Это один из самых неприятных и вредных обычаев для женщины; любой мужчина, у которого на лице один нос, и высокий воротник, и юбка из шелка и тафты, обязательно приветствует нас, целуя в губы». А потом она продолжает жаловаться на то, как неприятно колются щетины и бороды. Такое в костюмированных драмах не найдешь, а?

Зарубежных наблюдателей особенно поражали разнополые поцелуи, но однополые поцелуи были не менее важны и распространены. Война сделала мужские поцелуи чуть более заметными и публичными.

В августе 1642 года длительное политическое напряжение переросло в открытую войну, когда Карл I поднял королевский штандарт в Ноттингеме, намереваясь с помощью армии подавить восстание парламента. Последующие годы кровопролития и гражданской войны, за которыми последовала казнь короля, значительно ослабили влияние двора на личное поведение довольно многих людей, и это продлилось целое поколение. Ну да, уж Оливер Кромвель и все эти пуритане точно не целовались и не следили за тем, хорошо ли тянут носок правой ноги.

Подобно многим гражданским войнам и до, и после, несмотря на огромное количество погибших простых людей, Английская гражданская война была, по сути, борьбой за власть между двумя фракциями элиты. Если ужасно упрощать, то граница проходила между теми элитариями, кто ассоциировал себя с королевским двором и придворными, и теми, кто считал себя наследниками традиций провинциальных джентльменов. Простите, что свожу настолько сложное, важное и горькое противостояние к таким карикатурным образам, но они будут полезны, чтобы понять, что происходило в тот период с хорошими и плохими манерами. Фракция придворных быстро получила прозвище «кавалеры»; в данном случае это слово было укоризненным и связывалось не с политикой, а с культурными увлечениями сторонников короля. Французское слово «кавалер» означало «джентльмен» и отражало в себе враждебность, которую многие чувствовали к придворным, учившимся у французских учителей танцев французским поклонам при дворе королевы-француженки (которая была еще и католичкой).

Учтивый поцелуй руки

Посмотрите, например, на политический памфлет «Комплименты валлийца», напечатанный в Лондоне (главном оплоте парламента) в 1643 году после поражения королевских войск при Эджхилле. До войны стереотипный образ валлийца – по крайней мере с точки зрения лондонца – был связан с луком-пореем, запеченным хлебом с сыром и бедностью. Это произведение политического триумфализма вроде бы посвящалось валлийскому джентльмену, который вернулся к своей возлюбленной, сбежав с поля боя. Валлийцы в массе своей присягнули на верность королю, так что партийность образа ясна. В тексте много говорится о запекании сыра и пародируется валлийский акцент, но вместо нищего мы видим очень хорошо одетого джентльмена в куртуазной позе – той самой, кстати, которую описывал де Лоз: момент, когда джентльмен, кланяющийся леди, выпрямляется, отставляет назад правую ногу и начинает говорить. Похоже даже, что он перед этим поцеловал ей руку. Манеры и политические взгляды здесь изображаются полными синонимами. Высокая мода придворных 1620–30-х годов теперь считалась партийной. Все больше жителей разделенной страны стали считать куртуазный поклон символом симпатий к иностранцам, католицизму и королевской тирании.