Читать книгу "Бич Божий - Уильям Дитрих"

Его военачальники и их женщины вновь восторженно зашумели, перемежая возгласы стуком и визгом, так что Евдоксию показалось, будто он услыхал волков, воющих на луну. Он попятился, любезно поклонился королю и, не сумев сдержать ликующей улыбки, покинул дворец, поспешив с новостями на корабль.

В тот же день король Гейзерих собрался со своими приближёнными в тёплом внутреннем дворике. Уже стемнело, и эта далёкая, завоёванная им пустыня сверкала от ясных звёзд, усеявших небо, а их свет отражался в кубках с вином.

— Сегодня нам удалось сделать два дела, мои вожди, — признался он, когда все уже изрядно выпили. — Во-первых, мы убедили Аттилу напасть на Теодориха, прежде чем Теодорих нападёт на нас. Во-вторых, я избавился от проклятого кинжала. Того самого, что я забрал у римлян и которым я изрезал эту суку, вестготскую принцессу. С тех пор стоило мне взять его в руки, как начиналась полоса неудач. Пусть этот идиот лекарь передаст его Аттиле. Посмотрим, повезёт ли с ним гуннам.

Глава 7
РАЗРУШЕННЫЙ ГОРОД

Впервые я понял, с каким миром столкнулся во время путешествия, когда наше римское посольство разбило лагерь на берегах реки Нисавы, неподалёку от разграбленного города Наиса. День близился к вечеру, солнце почти опустилось за горы, и в сумерках можно было представить себе, что рядом с нами не голые стены без крыш, а прежний, процветающий провинциальный римский город и его пятьдесят тысяч жителей ждут, когда можно будет зажечь лампы. Однако сумерки сгустились, а никакие лампы за стенами так и не зажглись. Лишь птицы тёмными спиралями спускались вниз и вили себе гнёзда на пустых рынках, в театрах, банях и борделях, а над заброшенными подвалами кружились летучие мыши. Городские постройки заросли ежевикой и диким виноградом, и пустота казалась мрачной и зловещей.

Более того, место нашей лагерной стоянки сделалось ещё мрачнее, когда мы принялись ставить палатки. Как я уже говорил, сумерки сгустились и в темноте трудно было что-либо разглядеть. Когда один из наших рабов наклонился, чтобы привязать верёвку к бурому узловатому корню, из земли выскочил какой-то сгнивший корешок. Раздосадованный раб снова нагнулся, собираясь вернуть его на место, но тут же с отвращением выбросил находку, поскольку, взглянув на неё, он догадался, что это было. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что раб отшвырнул какой-то раскалённый предмет.

— Господи Боже.

Он отбежал на несколько шагов.

— Что случилось?

Раб перекрестился.

Я почувствовал неладное и тоже наклонился. Мои опасения подтвердились: ему попалась кость, судя по размеру и форме — явно человеческая. Эта серо-коричневая бедренная кость заострилась на одном конце и покрылась лишаями. Я поглядел на землю, и мои волосы встали дыбом. Выемка около корня была заполнена целой россыпью костей, а холмик, который я в потёмках принял за замшелый валун, оказался грудой черепов. Как редко мы смотрим себе под ноги! Затем я принялся разглядывать каждый участок того берега реки, где нам предстояло провести ночь. Повсюду лежали кости, а вовсе не ветки и старые палки, прибитые течением к побережью, как я раньше думал. Нет, это были человеческие останки — скелеты и черепа, затвердевшие от грязи. Провалы глазниц бессмысленно смотрели в небо, а скреплённые остатками жил и высохшей плоти рёбра выглядывали из-под земли, словно поднятые пальцы.

Я поспешил к сенатору.

— Тут какое-то кладбище.

— Кладбище? — переспросил Максимин.

— Или поле битвы. Взгляните на берег — там везде кости.

Мы, римляне, начали с удивлением копаться в земле, восклицая при любой находке и отпрыгивая, когда хруст подсказывал, что под ногами у нас часть ещё одного скелета.

Рабы присоединились к нам, продолжая причитать, и вскоре по лагерю разнеслись громкие возгласы. Поднятые на шестах палатки тут же сняли и свернули, никто не стал разжигать костры, а привязанные лошади нервно ржали, ощущая нашу растерянность. Каждый скелет вызывал новую волну ужаса.

Эдеко подъехал к нам, спешился и раздражённо отпихнул мёртвую плоть, словно ворох старого сора.

— Почему вы не ставите палатки, римляне?

— Мы на поле боя, — ответил Максимин. — Очевидно, это останки убитых в Наисе.

Гунн посмотрел на черепа и кости, а потом огляделся по сторонам и внезапно узнал окрестности.

— Да, я помню это место. Римляне побежали от нас, точно овцы, и многие поплыли по реке. Мы перебрались на другой берег и стали ждать. Если бы город сдался, у них был бы шанс уцелеть, но они сопротивлялись, убили наших воинов, и мы с ними расправились.

Он повернулся и, покосившись на реку, указал на скрывшийся во тьме берег:

— По-моему, мы убили их вон там.

Я не уловил в его голосе ни сожаления, ни раскаяния, ни даже гордости победителя. Он подсчитывал итоги страшной резни, как будто вспоминая торговую сделку.

— Ответьте мне, ради бога, почему же мы остановились здесь? — спросил его Максимин. — Неужели это место подходит для лагерной стоянки? Отдыхать рядом с мёртвыми — недостойно. Мы должны немедленно тронуться в путь.

— Почему? Они мертвы, и мы тоже когда-нибудь умрём. От всех нас рано или поздно остаётся лишь груда костей. А кости и есть кости, что здесь, что на кухне или где-нибудь на помойке. Они превращаются в пыль. Подозреваю, что и весь мир — это кость. Одна огромная кость.

Дипломат с трудом сдержался.

— Это наши люди, Эдеко, наш народ. Мы должны отойти подальше и разбить лагерь где-нибудь ещё, из уважения к их останкам. А завтра мы вернёмся сюда, похороним их и освятим могилы, как подобает христианам.

— У Аттилы нет времени ждать вас.

— Их слишком много, сенатор, — добавил Бигилас, переводивший их разговор.

Максимин угрюмо поглядел во тьму.

— Тогда мы, по крайней мере, должны поискать другое место для лагеря. Ведь здесь призраки.

— Призраки?

— Разве вы не чувствуете, что духи витают совсем рядом с нами?

Гунн нахмурился, но слова сенатора подействовали на его суеверную натуру. Мы отошли на полмили от поля битвы и устроились на ночлег около разрушенной и покинутой римской виллы. Гуннов, кажется, удивила наша реакция, но они больше не спорили с Максимином, огорчившись, что их спутников так взволновали эти останки. Сами они относились к убитым иначе: смерть была для них просто результатом войны, а война — сутью жизни.

Варвары обходились не только без палаток, но и без одеял.

Они спали на земле, укутавшись в плащи, и потому им не составляло труда сразу сняться с места. А вот нам, римлянам, пришлось снова поднимать и натягивать на шесты холщовые палатки при свете звёзд, пока ничем не занятые гунны разожгли костёр на развалинах виллы и зажарили на нём мясо. Языки пламени словно выхватывали из окружающего мрака странные тени.