Читать книгу "Властелины моря - Джон Хейл"

Под исход ночи транспортные суда переправили на остров Пситталею четыреста отборных персидских воинов, ударный кулак всей армии. Афиняне почитали это место священным островом великого Пана, бога лесов и рощ, покровителя пастухов, нагоняющего «панический» страх на всех, кто осмелится нарушить его покой. Для персов же это была всего лишь стратегически выгодная позиция для размещения армейского резерва. Если развернется сражение, эти воины окажут поддержку своим товарищам, которые по той или другой причине попадут на этот остров, а вместе с тем добьют греков, спасшихся с затонувших кораблей.

Передовые финикийские триеры уже достигли того места, где пролив сворачивает на север, к Элевсину. Занимая позиции, как и прежде, по три в ряд, суда разворачивались и становились носом ко все еще невидимому в темноте берегу Саламина. Таким образом, бесконечно на вид растянувшаяся линия свернулась в четкий боевой порядок, лицом к югу. Тыловые суда должны были, по замыслу, страховать авангард, предотвращая одновременно вражеский diekplous. Триеры могут маневрировать в ночное время, но атаковать не способны. Впередсмотрящим и рулевым необходим свет для того, чтобы управляться с таранными орудиями и отличать своих от чужих.

В ту ночь на кораблях царской армады все бодрствовали и были начеку – ни один грек не должен проскочить с Саламина. Но время шло, а никакого движения не наблюдалось, разве что собственные корабли покачивались на волнах. Много часов персы гребли без устали, чтобы добраться до места, но, и заняв боевые позиции, настоящего отдохновения не обрели, в триерах было слишком тесно, чтобы размять натруженные конечности.

Незадолго до рассвета, еще в темноте, Ксеркс сел в колесницу и направился на верхушку холма, расположенного прямо напротив Саламина. Слуги раскинули там царский шатер. С этой естественной возвышенности и остров, и пролив открывались взгляду, как театральная сцена, на которой вот-вот должен начаться спектакль. Царя окружали придворные, писари готовы были в любой момент приступить к работе, фиксируя события дня. Ничуть не сомневаясь в исходе сражения, царь взял их с собой, чтобы те занесли в скрижали имена военачальников, особо отличившихся в разгроме греческого флота.

Что же касается греков, расположившихся на противоположной стороне пролива, их гребцы и воины отдыхали на берегу. Военачальникам было не до сна. Фемистокл все еще не имел данных о миссии Сикинна, увенчалась ли она успехом или провалилась. О том, что персы, возможно, войдут в пролив, знал Эврибад и другие высшие чины, от рядовых это держалось в секрете. Подтверждение пришло с неожиданной стороны. Посреди ночи к острову подошел на лодке Аристид (десятилетний срок остракизма ввиду чрезвычайных обстоятельств был сокращен); с Эгины он привез с собой местных идолов. Направляясь к Саламину, он заметил при лунном свете персидские суда, более того – у входа в пролив его едва не перехватили дозорные. Аристид прежде всего отвел Фемистокла в сторону и сообщил ему об увиденном. Затем довел те же сведения до всех членов совета. А вскоре подошла и триера с Теноса с сообщением о том, что греки окружены. Члены экипажа подтвердили, что персы не сомневаются в победе.

Поблагодарив вновь прибывших и укрепив их триерой союзные силы, греческие лидеры принялись поспешно составлять план сражения. Было решено, как и на третий день у Артемисия, расположить суда в одну линию прямо вдоль побережья. Греческим триерархам и рулевым будет указано поддерживать четкий боевой порядок, пока в персидском строю не образуются разрывы. И вот тогда-то они пустят в ход свои тараны, которые нанесут противнику максимальный урон. Ну а дальше – на то воля богов. Все зависящее от людей греки благодаря Фемистоклу сделали.

Самого же его ждало еще одно, последнее, жгучее разочарование. По приказу Эврибада почетное место на правом фланге было на сей раз предоставлено непримиримым врагам афинян эгинцам вместе с моряками со Спарты во главе с флагманской триерой. Из сообщения теносцев следовало, что правому крылу греков будут противостоять ионийцы, расположившиеся на восточной оконечности боевой линии, на ближайшем расстоянии от Пирея и устья пролива. Афиняне займут позиции слева, составляя, по существу, всю западную половину боевого порядка греков. Им предстоит в основном столкнуться с финикийцами. Утвердив план сражения, военачальники разошлись по своим частям.

В предрассветных сумерках воины собрались на берегу, вокруг своих начальников, чтобы выслушать по традиции напутственные речи, предшествующие любому сражению. Фемистокл обратился к афинским триерархам и морякам, их было почти две тысячи. То был девятнадцатый день месяца боэдромиона (сентября) – одна из самых важных дат в афинском календаре. Если Ксеркс не сгонит их с родной земли, афиняне проделают четырнадцатимильное паломничество из Афин в Элевсин, центр культа Деметры. Жертвоприношения и мистерии позволят собрать богатый урожай с давних посевов; сами же паломники возродятся духом. Говорить об этих мистериях было не принято и даже незаконно, так что Фемистокл просто призвал своих сограждан-афинян задуматься о том лучшем, что может быть дано человеческой природой и судьбой, и о худшем. И еще призвал взять в этот день судьбу в свои руки и сделать выбор в пользу лучшего. И наконец, предложил принести жертвы во имя победы, после чего все разошлись по своим судам.

Триеры уже были спущены на воду, только корма оставалась на мели. Экипажи поднялись на борт, каждый пробирался к своей банке. Гребцов нижних ярусов словно обволакивала ночная мгла. Да и верхний ярус, стоило закрыть рамы боковыми щитами из плотных шкур, исчез из вида. Не остыв еще после речи Фемистокла, триерархи прошли на переднюю палубу, где располагались тараны. Матросы подняли якоря, перебросили через борт веревочные лестницы, гребцы опустили весла в воду, и триеры медленно двинулись вдоль берега.

Персов пока видно не было, как, впрочем, и те не видели греков. Иное дело, что гребцы, сидя спиной к врагу, в любом случае не ведают о происходящем, разве что их судно идет ко дну. По мере продвижения триер к выходу из бухты звезды постепенно бледнели, хотя сам пролив все еще оставался в тени. Но вскоре рассветет, и триеры, рассыпаясь в стороны, займут свое место в боевом строю. А пока кое-кто из моряков запел военный гимн. Это был старинный пеан, неизменно предшествующий сражению: «Иэ пеан! Иэ пеан! Приветствуем тебя, бог-целитель Аполлон!» Если грекам повезет и они каким-то чудом выиграют это сражение, пеан повторится в его финале. Песнь подхватывали всё новые экипажи, вот она уже стала эхом отражаться от склонов холмов, и весь пролив наполнился торжествующими звуками.

В какой-то момент горнист на флагманском корабле вскинул блестящий раструб и повернулся в сторону далеко отсюда расположившихся афинян. Прижимая мундштук к губам, он ждал команды Эврибада, который, в свою очередь, ожидал рассвета. Наконец небо на востоке порозовело, и впередсмотрящим стал виден скалистый берег. Глубокий вздох – команда «вперед!» – звук горна, и греческие триеры рванулись вперед. На большой скорости шли они вдоль побережья Саламина. Вода вспенивалась барашками под лопастями весел. Только тут персы впервые ясно увидели противника. И это было вовсе не то случайное сборище, какое они ожидали встретить. Тем не менее адмиралы Ксеркса не дрогнули ни на секунду. Каждый хотел блеснуть в глазах наблюдавшего за ними царя. По сигналу трубы они тоже бросились вперед. Корабли передовой линии постепенно приближались к широкой полосе спокойной воды, все еще разделяющей два флота.