Читать книгу "Фалько - Артуро Перес-Реверте"

– Вы хорошо устроились? – поинтересовался он, пока Фалько пересчитывал деньги.

– Да. В неприметном пансионе.

Консул показал за окно. Там, за пустым флагштоком – флаг со свастикой был бы расценен как провокация – открывался обширный вид на причалы, маяки и море.

– Надеюсь, не вблизи порта или Арсенала… Франкисты с каждым днем усиливают бомбардировки, а бомба, знаете ли, не разбирает, кто свой, а кто чужой.

– Самолеты-то хоть германские? – не без ехидства спросил Фалько.

– Итальянские, «Савойя», хоть и с франкистскими опознавательными знаками… С тех пор как начались налеты, по всему городу открыли убежища. Здесь, поблизости, на улице Хисберта, тоже есть. Услышите сирену воздушной тревоги, бегите туда и прячьтесь.

Фалько уже собирался откланяться и прятал конверт в левый карман куртки, когда консул сказал:

– Да, вот еще что…

Казалось, ему вдруг стало как-то неловко. На губах появилась вымученная улыбка. Фалько застегнул молнию и взглянул на него выжидательно:

– Слушаю.

Тот после краткого колебания все же решился:

– Если вдруг что-то пойдет не так… ну, вы понимаете… сюда приходить вам не следует. Вы можете нас скомпрометировать.

– Да вы не беспокойтесь. Я привык сам справляться.

Консул кивнул. Теперь в его дипломатической улыбке появился оттенок облегчения.

– Это очень заметно.

В «Спорте» было душно. Партер с мягкими креслами и ложи еще хранили следы былого великолепия, но драпировки пропахли затхлостью, пылью, человеческим телом. Под деревянными скамейками кинозала валялись на полу смятая бумага, раздавленные окурки, шелуха. Когда Фалько вошел в зал, как раз начинался сеанс. Зрителей было немного – всего человек десять. «Мать», советская революционная мелодрама, снятая по одноименному роману Горького, – «волнующая дань уважения женщинам-антифашисткам», как сообщала реклама, – по всей видимости, не слишком привлекала пролетарские массы. Фалько занял указанное на билете место в пустом ряду; люстры в зале погасли, и осветился экран.

Соседнее кресло по-прежнему пустовало. Фильм шел своим чередом, а Фалько не очень внимательно следил за сюжетом. Зато чутко прислушивался к тому, что происходит вокруг. На экране разыгрывалась печальная и героическая история Пелагеи, которая обретала революционную сознательность благодаря несчастью, случившемуся с ее сыном во время забастовки рабочих в 1905 году. Когда появилось слово «Конец» и стало меркнуть возникшее на горизонте грандиозное видение будущего Советского Союза, Фалько по-прежнему оставался в своем ряду один. Никто к нему не подсел. Немногочисленные зрители потянулись на выход. В некотором недоумении он поднялся и тоже направился к дверям.

– Смотри, это же Рафаэль! Какая встреча!

Он увидел двух молодых женщин – блондинку и темноволосую. В эту эпоху траура, равноправия полов и воздетых кулаков обе одеты были в том корректном стиле, который прежде назвали бы буржуазным. Они стояли в фойе у афиш ближайших премьер – «Ночь в опере» и «Атака легкой кавалерии»[18].

– Вот радость-то! – повторила темноволосая.

Обе подошли к нему, и она порывисто протянула ему руку. Манера поведения живая, непринужденная. Не красавица, но и не уродина.

– Не узнаёшь?! Я же Кари! Ну, вспомнил? Каридад Монтеро!

– Да я и не забывал, – сказал Фалько спокойно. – Очень рад тебя видеть.

Крепкое рукопожатие. Слишком крепкое, отметил он. Напряженное. Тактильный контакт, рекомендующий проявлять предельную осторожность.

– А как же это мы тебя не заметили в зале? Ты ведь тоже смотрел кино?

У нее было явное сходство с братом. Барышня из хорошей семьи, обдутая ветрами перемен. Волнистые темно-каштановые волосы подстрижены по моде. Скромное темно-серое пальто, носки, башмаки.

– Счастливый случай! Вот Хинес обрадуется, когда узнает, что ты здесь! – Она обернулась к своей спутнице: – Ты знакома с Рафой Фриасом? Он друг всей нашей семьи.

– Очень приятно, – отозвалась та.

– Ева Ренхель, – представила ее Кари. – Моя лучшая подруга.

Лучшая подруга оказалась ростом почти с Фалько, а в нем было сто семьдесят девять сантиметров. Пшеничные, очень коротко остриженные волосы, карие глаза, статная фигура под английским, туго подпоясанным плащом мужского фасона. Загорелое лицо. Повадки не женские. И вообще во всем облике сквозило что-то неуловимо мальчишеское. Чем-то она напоминала здорового спортивного паренька. На вид лет 25–28. Ее легко было себе представить в лыжном костюме, или в купальнике на площадке трамплина, или в амазонке на скачках с препятствиями.

– Нет, теперь мы тебя так не отпустим, – сказала Кари. – Пойдем кофе пить или что захочешь.

Она непринужденно подхватила его под руку, и троица отправилась в кафе на углу площади Рисуэньо, где заказала по чашке гадостного цикория, причем Кари засыпала Фалько невинными вопросами – с тем, чтобы официант в случае чего мог подтвердить, что молодые люди, давно не видевшись, вели самый обычный разговор. Ничего существенного – общие воспоминания (только что придуманные) и расспросы о родственниках (несуществующих).

– Пойдем погуляем, Рафа? Такой чудный вечер, если, конечно, фашисты нам его не испортят… Они как раз в это время налетают.

– Удачно придумано.

Ева Ренхель взглянула на него с насмешкой:

– Что удачно придумано? Бомбить по вечерам?

– Погулять, – улыбнулся Фалько.

Ему никак не удавалось определить едва уловимый акцент, с которым она говорила. Он заметил, что мочки у нее – не как у большинства женщин – не проколоты. Ногти очень короткие – обкусаны или обломаны – и не покрыты лаком, а пальцы правой руки желтые от никотина. Да уж, не выхоленные дамские ручки.

– Предложение погулять кажется мне необыкновенно удачным.

Он расплатился, и они двинулись к выходу. Фалько – посередине, держа девушек под руки. Шли не торопясь. Попавшиеся навстречу четверо ополченцев с пистолетами на боку проводили их плотоядно-завистливыми взглядами. Один восторженно присвистнул, и Фалько подмигнул ему. Ополченцы со смехом прошли дальше.

– Утром брат меня предупредил, – сказала Кари. – Все готово, осталось только назвать день. Еще он сказал, что руководить будешь ты.

– Таков приказ.

– Значит, будем выполнять. Еще Хинес сказал, что ты – не наш товарищ. Не член «Фаланги».