Читать книгу "Михаил Орлов - Александр Бондаренко"

Демонстрация эта, разумеется, была замечена государем, и возмущённый Александр Павлович выразил затем ротмистру Левашову своё неудовольствие.

Известно, что корнет Михаил Орлов выполнял тогда более важную задачу, чем присутствие в рядах почётной свиты императоров. Отменно владеющий французским языком и вообще — весьма и весьма светский человек, он несколько раз был направлен с различными поручениями в Главную квартиру французов. Обычно, выполнив поручение, молодой офицер не спешил возвращаться, но охотно вступал в разговоры с французами, присматривался к происходившему, важное запоминал и анализировал. В отличие от многих, даже и весьма высокопоставленных лиц, он считал, что худой Тильзитский мир долго не продлится и что, невзирая на все заверения императоров о вечной дружбе и союзе великих держав, русской и французской армиям ещё придётся скрестить штыки. Русские обид не прощали, а Наполеон не собирался отказываться от своих «наполеоновских» планов: быть самым первым, царить над всеми.

А ведь, пожалуй, для него тогда была последняя возможность остановиться. В Тильзите французский и русский императоры фактически поделили между собой Европу:

«Наполеон посулил царю территориальное обогащение в Финляндии за счёт Швеции и в румынских княжествах (Молдавии и Валахии) за счёт Турции; взамен царь согласился признать все завоевания Французской империи и все королевства, созданные Наполеоном. По тайному пункту он обязался соблюдать блокаду, т. е. строжайше закрыть свои порты англичанам. Итак, царь отрёкся от своей недавней союзницы, Англии, а Франция — от своих старых союзников, Швеции и Турции.

…Отныне Италия, Германия, Австрия, Пруссия и Польша всецело были подвластны Наполеону; он разделял с русским царём владычество над миром. Вскоре он пожелал уже один властвовать над Европой…»

…Корнет Орлов понимал, что война неизбежна и, значит, к ней следует готовиться. В частности, необходимо как можно лучше узнать своего противника.

В начале июля гвардия двинулась в обратный путь.

«В общем полк совершил обратный поход благополучно, но должно отметить, что число бежавших даже в Кавалергардском полку было весьма значительное — 30 человек…

По мере приближения к Петербургу всё чаще и чаще появлялись напоминания и строгие требования приведения эскадронов в порядок; вместе с тем введены были некоторые изменения в уставе, заимствованные у французов, впрочем, почти исключительно — внешнего характера.

При вступлении в Красное Село предписано было офицерам быть “уже всегда под пудрою”, исправить у нижних чинов на касках козырьки и плюмажи, так как они “не прямы”, одеть рейткнехтов[66] “по форме”, офицерам непременно иметь в ольстредях[67] пистолеты. Вслед за этим на неисправных офицеров наложены были взыскания».

Было понятно, что гвардия вновь возвращается в душную атмосферу «фрунтовой эквилибристики» и мелочных придирок, что придётся думать о красоте строя, а не о победе в будущей войне… Казалось, что Тильзитский мир поставил крест на патриотическом желании свести счёты с французами за Аустерлиц.

23 августа гвардия торжественно вступила в Петербург: первой шла пехота, за ней — артиллерия, потом — кавалерия, шествие которой открывал Кавалергардский полк.

Затем кавалергарды отправились на Шпалерную улицу, где находились полковые казармы и офицерские квартиры, а корнет Колычев, по приказанию цесаревича Константина, — прямиком на гауптвахту, под арест. Вина офицера заключалась в том, что он попробовал отпустить усы, которые в то время имели право носить лишь офицеры лёгкой кавалерии, гусарских и уланских полков. Вот такой ужасный проступок! Ну и что с того, что Колычев имел за Аустерлиц орден Святой Анны 4-й степени? Преступление против установленного порядка оказалось весомее боевых заслуг.

А ночью в казарме повесился рядовой солдат, очевидно, не ожидавший ничего хорошего от предстоящей мирной жизни… И это несмотря на то, что отношение к нижним чинам в Кавалергардском полку было, по определению современника, «патриархально-снисходительным», строгость наказаний — «весьма умеренная», а кулачная расправа офицеров с солдатами и унтерами вообще «считалась предосудительной»…

«Не успели войска вернуться из Пруссии, как требования маршировки “в каденс, тихим шагом”, “сохранения позитуры” и т. п. были усилены до последних пределов. Результатом таких требований было то, что на обучение существенному не оставалось времени, и под влиянием спроса стал всё более и более проявляться тип генерала, способного дать блистательный вахтпарад, но не способного маневрировать под огнём на местности. Неохотно и уступая только крайней необходимости, приняли глубокий строй и рассыпную стрельбу, но дух линейной тактики продолжал витать над русской армией».

Удивительно, но из цитируемого нами третьего тома подробнейшей «Истории кавалергардов» этот период полковой жизни фактически выпадает. Глава V «Тильзит» заканчивается информацией о том, что 30 августа 1807 года все офицеры гвардии, бывшие в походе, были приглашены на высочайший обед в Таврический дворец, а в следующей, VI главе «Отечественная война» после краткого обзора европейских событий даётся письмо полкового адъютанта поручика Михаила Бутурлина от 19 февраля 1812 года с извещением о том, что через несколько дней кавалергарды выступят в поход. Таким образом, можно подумать, что почти пять лет прошли бесследно…

Но это, разумеется, было совсем не так!

На наше счастье, мы можем обратиться к запискам князя Волконского, служившего в полку как раз в то самое «безвременье». Полковые товарищи давно уже не смотрели на поручика, как на выскочку и «баловня фортуны» — в прошедшую кампанию князь показал, чего он на самом деле стоит. Перед началом Прусского похода Волконский был назначен адъютантом главнокомандующего генерал-фельдмаршала графа Каменского, а после его отъезда из армии в том же качестве перешёл к графу Остерману-Толстому, генералу, известному отвагой и самоотверженностью. Ревностно исполняя его поручения, князь заслужил в бою под Пултуском орден Святого Владимира 4-й степени с бантом, а в сражении под Прейсиш-Эйлау, где он был ранен пулей в бок, — золотой Прейсиш-Эйлауский крест. Потом он стал адъютантом барона Беннигсена и за Фридланд был награждён золотой шпагой «За храбрость».

Таким образом, князь превзошёл Орлова и прочих своих ровесников не только чином, но и наградами и, что ещё важнее, боевым опытом… Однако, как нам уже известно, гвардейцам теперь требовались совершенно иные навыки.

О том князь Сергей Григорьевич как раз и писал:

«Тут настаёт мне совершенно другая жизнь, уже не полная боевых впечатлений, а просто тяжкая фрунтовыми занятиями и пустая в общественном быте…

Хотя Кавалергардский полк, в котором я служил, славился составом корпуса офицеров, но в общем смысле моральной жизни не могу ничего сказать хорошего. Во всех моих товарищах, не исключая и эскадронных командиров, было много светской щекотливости, что французы называют point d'honneur[68], но вряд ли кто бы выдержал во многом разбор собственной своей совести. Вовсе не было ни в ком религиозности, скажу даже, во многих безбожничество. Общая склонность к пьянству, к разгульной жизни, к молодечеству…»