Читать книгу "В тихом омуте - Пола Хокинс"

Лина

Этим утром меня переполняло счастье. Я лежала, откинув покрывало. Ночная прохлада таяла на глазах, и впереди меня ждал чудесный день. Я слышала, как напевает мама. А потом я проснулась.

На двери висело платье, в котором я собиралась пойти. Оно было маминым, от «Ланвин». Она бы ни за что в жизни не разрешила мне его взять, но сегодня вряд ли бы возражала. После того как мама носила его в последний раз, его не отдавали в химчистку, и оно сохранило ее запах. Надевая его, мне казалось, будто я касаюсь ее кожи.

Я вымыла и высушила волосы, а затем собрала их сзади. Обычно я их не убираю, но маме нравилось, когда они уложены вверх. Она говорила, что это «стильно» – она всегда использовала это слово, когда хотела меня поддразнить. Я собиралась поискать в ее комнате браслет – наверняка он лежит где-то там, – но так и не смогла.

С тех пор как она умерла, я не могу заставить себя войти в ее комнату. В последний раз я была в ней в воскресенье после обеда. Я грустила о Кэти, не знала, чем себя занять, и зашла туда поискать косячок. В прикроватной тумбочке я ничего не нашла и стала проверять карманы пальто в гардеробе, потому что иногда она держала их там. Я не ждала ее появления, но она неожиданно вернулась и застала меня шарящей по ее карманам. Она не разозлилась, но была какой-то печальной.

– Ты не можешь меня выгнать! – заявила я. – Я ищу у тебя травку. И сцену мне устроить не можешь. Потому что тогда будешь ханжой.

– Нет, – возразила она, – тогда я буду просто взрослой.

– Это одно и то же, – сказала я, и она засмеялась.

– Может быть, но дело в том, что мне можно курить травку и пить алкоголь, а тебе нет. И почему ты слоняешься по дому в выходной? Одна? Тебе грустно? Почему не сходишь искупаться или еще куда-нибудь? Не позвонишь подруге?

Меня просто взбесило, что она произносит те же слова, которые говорят обо мне эти идиотки Таня, Элли и другие, – что я скучная, никчемная, что у меня нет друзей, а единственный человек, который со мной общался, утопился.

– Какой, черт побери, подруге? – закричала я. – У меня нет подруг! Ты что, забыла? Забыла, что случилось с моей лучшей подругой?

Она замолчала и подняла руки, как всегда делает – делала, – если не хотела ссориться. Но меня уже понесло, и остановиться я не могла. Я кричала, что ее никогда не было рядом, что она все время оставляла меня одну, что я ей, похоже, вообще не нужна. А она только качала головой:

– Неправда, неправда. Мне жаль, если я уделяла тебе мало внимания, но есть вещи, которые я не могу объяснить. Мне надо кое-что сделать, и я не могу объяснить, как это трудно.

Я была неумолима:

– Тебе не надо ничего делать, мам. Ты обещала никому ничего не говорить. Поэтому делать тебе ничего не надо. Господи, неужели тебе мало того, что ты уже натворила?

– Лини, – сказала она, – Лини, пожалуйста. Ты не знаешь всего. Я – твоя мама, и ты должна мне доверять.

Я тогда наговорила ей гадостей, что она была плохой матерью, потому что хорошая не разбрасывает по дому наркоту и не приводит ночью мужиков, когда мне все слышно. И еще я сказала, что, случись все иначе и в положение Кэти попала бы я, Луиза знала бы, что делать, она была бы настоящей матерью, нашла бы выход и помогла. Конечно, все это было чушью, потому что я сама запретила маме вмешиваться, и она мне об этом напомнила, добавив, что пыталась помочь. А потом я стала кричать, что это она во всем виновата и если она хоть кому-нибудь проболтается, то я уйду из дома и больше никогда не буду с ней разговаривать. Я повторяла снова и снова, что она и так много натворила. А напоследок сказала, что смерть Кэти на ее совести.

Джулс

В день похорон стояла жара, над водой струился раскаленный воздух, солнце слепило глаза, а из-за влажности было трудно дышать. Мы с Линой пошли в церковь пешком. Она сразу оказалась на несколько шагов впереди, и догнать ее я не могла: в отличие от меня, на каблуках она держалась очень уверенно. В черном платье с маленьким вырезом она выглядела очень элегантной и красивой, гораздо старше своих пятнадцати лет. Мы шли молча, а река угрюмо несла мимо нас свои мутные воды. В теплом воздухе висел запах тления.

Повернув за угол, мы подошли к мосту, и при мысли, что на похороны в церковь никто не придет, мне стало не по себе. Я боялась, что мы с Линой окажемся там вдвоем и между нами будешь сидеть только ты.

Я шла, опустив голову и глядя под ноги, и думала только о том, куда наступить, чтобы не споткнуться на неровной брусчатке. Блузка (из черной синтетики с большим бантом на вороте, явно не по погоде) прилипла к спине. Глаза начали слезиться. Не страшно, успокоила я себя: если тушь потечет, все подумают, что я плакала.

А Лина так и не плакала. Во всяком случае, в моем присутствии. Иногда мне кажется, что ночью я слышу ее рыдания, но утром она появляется с ясными глазами и невозмутимым видом. Она исчезает из дома и возвращается без единого слова. Я слышу, как она тихо разговаривает в своей комнате, но меня она полностью игнорирует, сторонится, когда я подхожу, огрызается на вопросы и избегает любого общения. Она не хочет меня знать. (Я помню, как после смерти мамы ты пришла ко мне в комнату и хотела поговорить, а я тебя прогнала. Тут то же самое? Она поступает так же? Я не знаю.)

Когда мы подошли к кладбищу, я заметила на скамейке возле дороги женщину, и та улыбнулась, обнажив гнилые зубы. Мне показалось, что я услышала чей-то смех, но это ты смеялась у меня в голове.

Кое-кто из «неугодных женщин», о которых ты писала, похоронен на этом кладбище. Неужели вы все создавали проблемы? Относительно Либби сомнений не было. В четырнадцать лет она соблазнила тридцатичетырехлетнего мужчину, заставив его бросить жену и маленького ребенка. С помощью своей бабки, колдуньи Мэй Ситон, и многочисленных демонов, которых они вызывали заклинаниями, Либби подбила безгрешного Мэтью совершить противоестественные деяния. Понятно, почему Либби была неугодной. Мэри Марш обвиняли в совершении абортов. Энн Уорд – убийца. А как насчет тебя, Нел? Что сделала ты? Кому ты мешала жить?

Либби похоронена на этом кладбище. Ты знала, где лежит она и где могилы других, показывала мне надгробия и соскабливала с них мох, чтобы стали видны надписи. Ты его собирала – я имею в виду мох, – пробиралась в мою комнату и подкладывала под подушку, а потом говорила, что это сделала Либби. Рассказывала, что по ночам она ходит на берег реки, и если прислушаться, то можно разобрать, как она зовет свою бабку, Мэй, и просит прийти и спасти ее. Но Мэй никогда не приходит – она не может. Ее нет на кладбище. Когда от Мэй добились признания, ее повесили на городской площади, а тело похоронили в лесу за кладбищем, предварительно прибив гвоздями ноги, чтобы она не могла выйти из могилы.

На середине моста Лина на мгновение обернулась посмотреть, где я. Раздражение с оттенком жалости, написанное на ее лице, так напомнило мне тебя, что я невольно поежилась. Я сжала кулаки и закусила губу – она не может внушать мне страх! Она всего лишь ребенок. Ноги у меня болели. По лицу тек пот, мне хотелось разорвать блузку и содрать с себя кожу. На стоянке машин возле церкви я увидела небольшую толпу – все смотрели, как мы приближаемся. Интересно, а что, если перемахнуть через каменную ограду моста и броситься вниз? Страшно, конечно, но только в первый момент. Я бы зарылась в ил и дала воде сомкнуться над головой – каким наслаждением было бы почувствовать холод и скрыться от чужих глаз.