Читать книгу "Тайна доктора Фрейда - Эльетт Абекассис"

– Вы ведь злились на него, не так ли? Но за что? За то, что он был там, или за то, что не был?

Вдруг Зауэрвальд спохватился и снова овладел собой, словно осознав, что позволил психоаналитику завлечь себя в ловушку, а может, и загипнотизировать.

– Я прочитал ваши письма, доктор Фрейд, и я уважаю то, что вы делаете. Я не против психоанализа. Досадно, что психоаналитики-евреи больше не имеют права лечить пациентов не-евреев.

– Надо найти психоаналитиков не-евреев.

– Проблема в том, что их нет.

– В таком случае что делать с пациентами?

– А что делать с евреями? – произнес Зауэрвальд, дав понять, что разговор окончен.

Глава 17

Выйдя из дома № 19 по Берггассе, Антон Зауэрвальд перешел на быстрый шаг, не слишком хорошо понимая, куда направляется. Шагал он долго, через весь город. Подумал было вернуться домой, но инстинкт привел его к кварталу Леопольдштадт, туда, где находился большой парк Пратер. Стояла хорошая погода, робкое солнце заливало своими лучами зеленое пространство, где он любил гулять в детстве. Ветер шелестел листвой огромных деревьев. Зауэрвальд шел по широкой аллее, окаймленной черными тополями, потом свернул на тропинку, углублявшуюся в лес, затененный дубами, вязами и кленами, прошел мимо огромного вишневого дерева с несколькими стволами. У него создалось впечатление, что он его уже видел. Ему было страшно заблудиться, и в то же время возникло желание потеряться, сбиться с дороги. Заболела голова, птичий писк превратился в пронзительные крики. Листья деревьев трепетали на ветру, и это его тревожило. Казалось, что ветви – это руки, готовые его схватить.

Он продолжил идти вперед, сам не зная куда, будучи не в состоянии думать ни о чем другом, кроме недавнего сеанса (ведь надо же наконец назвать его так), слова которого все еще крутятся у него в голове. Ему вспоминались некоторые кошмары, где за ним гнались, чтобы убить.

Его неотвязно преследовал образ психоаналитика, он беспрестанно думал о том, что тот ему сказал, и воображал себе продолжение их беседы.

– Это странно… Мне кажется, что я потерпел неудачу во всем, что предпринимал. Меня ожидала блестящая университетская карьера, но я ее забросил. Мне предстояло стать профессором вслед за Йозефом Херцигом. Вместо этого я стал делать бомбы и обезвреживать их механизмы. Словно мне нужно было разрушать все, что я сделал.

– И вы злитесь на себя за это?

– Нет, но у меня впечатление, что я не способен преуспеть ни в чем из того что предпринимаю. Разрушать вместо того, чтобы создавать. Мне бы следовало сжечь ваши книги, конфисковать ваши древности, а вас самого расстрелять.

– Я расцениваю это скорее как инстинкт самосохранения, который приказывает вам выйти из неприятных ситуаций, в которые вы себя ставите…

Он знал, что Фрейд произвел на него впечатление, даже потряс его, думал, что тот и в самом деле владеет если не ключом от психики, то по крайней мере ключом от того пути, который ведет к его бессознательному, поскольку надо же принять эту гипотезу. Все, что он считал забытым, проистекает из этого бессознательного, теперь он был убежден в этом. Его научный склад ума, его строгое образование обязывали признать истину и подлинность того, что выявил психоаналитик.

Внезапно ему вспомнился некий образ – длинного, темного коридора, который вел в его комнату, рядом с комнатой сестер. Мелочи, которые перестали быть мелочами, когда в самом сердце семейного очага вдруг возникла угроза. Словно на него начали охоту в родных краях. В памяти снова воскрес сон из прошлой ночи. Ужасный человек, чьего лица не было видно, угрожал ему. Ему казалось, что тот собирается его убить. Зауэрвальд был в панике, но ему удалось вырваться оттуда и закричать, чтобы предупредить привратницу. Там оказались какие-то мужчина и женщина, и он спустился с ними, пытаясь спастись от того, кто внушал ему страх. Кто были эти люди?

Когда он подумал об этом, вокруг него все словно начало вертеться. Сердечный ритм участился, вплоть до того, что грудь заходила ходуном. Его охватила невыразимая тревога, которая мешала дышать, словно чья-то рука стиснула горло. Он слышал слова, фразы, угрозы. Звук чьего-то прерывистого дыхания. Это секрет. Нельзя ничего говорить. Надо молчать. Твои сестры ничего не должны знать. Капли пота выступили у него на лбу. Какие-то очертания, глухие звуки. Полутьма, потом свет. Слезы. Вскрики. Шепот. Рука, зажимающая ему рот. На его шее?

Он остановился, присел на скамью. Надо как следует поразмыслить. В голове, сверкнув, словно молнии, пронеслись мысли, образы, но ему не удалось их удержать. Они тотчас же улетали, ускользали от него. Его окружал безмятежный пейзаж – тысячелетние деревья, лужайки, озеро. Солнце серебрило листву. Зауэрвальд видел перед собой большое колесо обозрения и «русские горки». Он понимал, что по какой-то причине бессознательное привело его сюда. Глядя на них, он не смог удержаться и вздрогнул. В детстве дядя приводил его в этот парк. Говорил с ним, объяснял ему химию. Дядя заполнял пустоту, оставшуюся из-за холодности отца. Антон очень его любил. Они возвращались под вечер в темную квартиру, и именно тогда все и происходило. Ванна, потом пижама, комната… Дядя заходил проведать его и проскальзывал в его постель, прижимался к нему. Вот откуда взялась эта двойственность в его характере. Разрушить то, что создал. Забрать то, что дал. Дядя убеждал его ничего не говорить о том, что происходило вечером: дескать, иначе он его убьет. Антону хотелось поговорить об этом с отцом, но он не решался. Знал, что ему не поверят, не услышат.

– Вы ведь злились на него, не так ли? Но за что? За то, что он был там, или за то, что не был?

И вдруг – черная дыра.

Когда он пришел в себя, уже наступил вечер. Было почти темно, но для него все стало ясно. Он знал, как ему поступить.

Глава 18

Стояла ласковая венская ночь, когда лето заявляет о себе теплым ветерком или дуновением, когда стук шагов кажется замедленным, когда люди не спешат, и то здесь, то там слышатся звуки флейты, фортепьяно, и либо из церкви, либо из дома доносится мелодия, такая печальная, что хоть плачь.

Впервые после аншлюса ночь так тиха. Целыми месяцами она оглашалась криками и воплями. Ее наводняли, сея ужас, ночные патрули, немецкие и австрийские нацисты, вандалы. Эта ночь – словно передышка, затишье после грозы, белое облачко на хмуром небе.

По пустынной улице пробирались два незнакомца. С тех пор как власти перекрыли еврейским семьям газ, они стали забиваться в темноту, ожидая зари, прихода дня. Но каждый день продолжают исчезать мужчины и женщины, другие уезжают, когда могут, а некоторых убивают. Незнакомцы прошли под нацистским лозунгом и задержались перед домом № 19. Немного посовещавшись шепотом, они беззвучно продолжили путь до дома № 7, где остановились и, толкнув деревянную дверь, с предосторожностями вошли в здание издательства Психоаналитического общества.