Читать книгу "Загогулина - Марина Москвина"

— В сумке! Он меня увидел — сразу за сумку схватился!

Мы выползли из кустов, за спиной у Яниса, тот нас даже не заметил, пробрались в «Пещеру» и вскочили на подножку вагончика, в котором, ничего не подозревая, тронулся в путь Вадим.

Вначале было темно и тихо. Вдруг как загрохочет! Как загудит! Впереди вспыхнул желтый луч, будто бы навстречу мчался паровоз! Но, когда вагон должен был столкнуться с паровозом, луч с ревом пронесся над головами.

Только все с облегчением вздохнули, из-под земли, кошмарно завывая, вылезли три привидения. Эти трое — главная гордость Яниса. Чтобы они так классно орали, он целый март по ночам котов на магнитофон записывал.

— Сейчас Вий! — сказал Дзинтар, довольно потирая ладони.

И грянул гром! Стремительно нарастая, обрушились на вагончик невыносимые скрежещущие звуки, вокруг засверкали молнии — то синие, то зеленые! Из мрака появился Вий — жуткий дылда с зажмуренными глазами.

Я обожаю этот момент. Кровь стынет в жилах, когда он железными когтями карябает стенку вагона, вслепую шарит по окнам и тянет к тебе костлявые руки…

Внезапно со скрипом несмазанной телеги у него раскрывается левый глаз — все заливает свет кровавый, — а он так пристально глядит, буравит взглядом, жертву выбирает.

Весь вагон, как загипнотизированный, уставился на Вия.

А Дзинтар понизу, в ногах у пассажиров, подбирается к Вадиму.

Тут Вий с ревом запустил лапу в вагон — и полная беспросветная тьма поглотила пещеру. И гробовая тишина. А Дзинтара все нет и нет. Как сквозь землю провалился.

Впотьмах на четвереньках ползу в вагон и натыкаюсь на Дзинтара. Чувствую, там идет какая-то возня. Дзинтар тянет сумку к себе, а Вадим в нее вцепился и не отдает.

Я Вадима — цап! — за нос! Или за ухо, точно не знаю. Он сумку выпустил. Дзинтар ее схватил, и мы как раз вовремя выскочили из вагончика.

Свет снова замигал. Вагон поехал дальше. А мы спрятались за ширму и стали свою муху искать, она лежала в сумке в коробке из-под леденцов с другими янтарями. Муху мы взяли, остальное положили, как было.

Слышим — голос Яниса:

— …Этого не может быть!

А другой голос возмущается;

— Как это «не может»? Была сумка — и нет сумки!

— Вы что-то путаете, — отвечал Янис. — Вий картонный. Он и мухи не обидит. Идемте — сами увидите.

— Что ж я вам, вру? Вырвал и украл! У меня там деньги, документы, ключи. Черт знает что такое! Я этого так не оставлю!

— Вадим скандалит, — сказал Дзинтар. — Бежим!

Мы повесили сумку Вию на плечо, через запасной выход выбрались на улицу и понеслись к морю.

Дед Степан издалека увидел нас:

— Где вы болтаетесь? — кричит из сада. — Идите есть!

Я махнула рукой: «Не сейчас!»

Мы бежали, бежали по берегу. Янтарь с мухой Дзинтар сжимал в кулаке.

Вдруг он подбросил его — кусочек янтаря кувыркнулся в лучах заходящего солнца, и я увидела, как в нем отразилось море, песчаные дюны и сосны…

И все это лето на Рижском взморье.

Автограф Шаляпина

Бабушка жарила гренки. Макнет хлеб в яйцо — плюх на сковороду! Сковорода: «Ш-ш-ш!» А бабушка в белом фартуке с оранжевым самоваром на животе.

Рядом с бабушкой — буфет. На нем, под стеклом в картонной рамке, стоит фотография певца Шаляпина. Он там в роли царя Бориса Годунова. В левом углу карточки наверху черными чернилами написано: «И. М. Лукину па память». И подпись: «Ф. Шаляпин. 1916 г.» А на обратной стороне — уже другим почерком: «На память Коле Пащенко. Вспомните совхоз “Скотовод”. 1947 год. Дроненко».

Кто такой Коля Пащенко, и зачем ему вспоминать совхоз «Скотовод», глядя на Шаляпина в роли Бориса Годунова, неизвестно. И еще неизвестно, как у нас дома очутилась эта фотография. Хотя моя бабушка в молодости работала у Шаляпина медсестрой.

— Бабуль! — я села за стол и вытащила из миски самый поджаристый гренок. — Вот ты у Шаляпина медсестрой работала…

— Было дело, — кивнула бабушка.

— Как думаешь, какую нам песню спеть на смотре по стройподготовке?

— Из тех, что пел Федор Иванович? — спрашивает бабушка.

— Ну, необязательно, — говорю, — нам главное, чтоб солдатско-матросская. Коля Тарабукин речевку нашел, а с песней — никак! «Через две зимы» — пятый «А» поет, «Шла Маруся» — пятый «В». А нам бы такую — чтоб никто!

Бабушка подумала и говорит:

— Знала я одну матросскую песню. Задуше-евная! Значит, дело было на корабле. Вспомню? Нет? Слова там, вроде, такие:

Он говорил ей: «Сюда смотрите, леди, Где в облаках мелькает альбатрос. Моя любовь… к вам… нас приведет к победе, Хоть вы знатны, а я — простой матрос…»

— Вишь, какая матросская.

— Ну, а дальше?

— Дальше припев:

А море грозное Ревело и стонало, Ласкаясь, с грохотом катил за валом вал. Как будто море чьей-то жертвы ожидало. Стальной гигант кренился и стонал!

— А? — сказала бабушка. — Подходящая?

— Сила! — говорю. — Маршировать-то под нее можно?

— Да не ахти! — призналась бабушка. — Мотив у ней больно заунывный. Хотя… это ведь как спеть!

Она сняла с огня сковородку и… замаршировала по кухне.

— Ать-два — левой! Ать-два — ле… Но на при-зы-ы-ыв влюбленного матро-о-са ска-за-ла ле-ди: «НЕТ!», по-тупив в во-ду взор! За-билось серд-це в нем, словно крылья аль-батро-о-са, и бросил ле-ди он в бу-шу-ю-щий простор!!!

Вот это была песня! Прямо потрясающая! Только леди жалко. Я как представила валы — с нашу пятиэтажку, — сразу поняла, чего она всю дорогу стояла, потупив в воду взор. Ее просто-напросто укачало. Да и матроса явно укачало. Сто против одного: если б не свирепая болтанка, в жизни бы он на такое не решился.

В общем, на другой день слова «Моря грозного» стали известны всему нашему классу. А еще на другой день (времени-то у нас было в обрез!), мы выстроились парами на верхнем этаже.

С лестницы шумел и напирал пятый «В». Из актового зала высыпали отмучившиеся «ашники». Нас поджидала комиссия — учителя и старшеклассники — по трое в каждом углу. В центре — главные военачальники: директор школы Сусанна Григорьевна и какой-то неизвестный в костюме, видно, представитель РОНО.

— Уважаемый председатель комиссии! — зарапортовал Тарабукин. — Пятый класс «Б» в количестве тридцати пяти человек к смотру строевой подготовки готов!