Читать книгу "Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас"

Однако я была слишком занята, фиксируя лакомые кусочки информации, которые она мне подкидывала, чтобы отвлекаться на посторонние размышления.

Девушка бормотала – Ирен кивала в ответ. Голова примадонны двигалась вверх и вниз, как у куклы, а золотой медальон на груди все качался из стороны в сторону. Он оказывал странное усыпляющее действие, и мне приходилось часто моргать, чтобы сосредоточить внимание на конспектировании редких английских фраз, которые Ирен время от времени бросала мне через плечо. Казалось, девушка этих отрывистых замечаний в сторону не осознает.

– Следующий шаг, – прошипела Ирен. – Она стала fille isolée и блуждала по улицам на свой страх и риск, ожидая клиентов.

Девушка высвободилась из руки Ирен и сложила ладони, как для молитвы, – видимо, жест из детства, который она вспомнила в горе. Ее монотонный голос возвысился, невнятная речь стала четче. Она поминала какую-то Марию – возможно, так звали ее покойную мать.

Я видела, как тяжела жизнь одиноких бедняжек, и, думаю, ни одна мать не желала бы подобной участи своей дочери. Но такова судьба уайтчепелских женщин: кто-то из них все еще вяз в этом болоте, некоторые нашли страшную смерть.

– Спаситель, – сказала мне Ирен. – Святой человек, который говорит на разных языках. Грех может быть спасением.

Я занесла это к себе в блокнот. Разговор пошел быстрее, Ирен обращалась попеременно то ко мне, то к ней. Грех может быть спасением? Может, это последняя соломинка перед смертной тенью.

– О! Акт… священного совокупления… это спасение.

Я перестала писать. Ни одна из известных мне религий не утверждала подобного. Любая вера достаточно твердо стоит на том, что внебрачное совокупление – один из самых быстрых и верных способов попасть в ад.

– И тогда, – произнесла Ирен, – конец… кульминация и есть спасение, как говорит Господин.

Я взяла это на карандаш, хотя, кажется, подобной околесицы свет не видывал.

– Господь – это… любовь. – Ирен нагнулась к страдалице и начала задавать вопросы, будто пытаясь уяснить значение каждого слова запутанной сентенции. Затем она бросила мне: – Страсть. Вспомни Крафт-Эбинга, Пинк. Убийства на почве похоти. – Она склонилась еще ниже, будто пытаясь схватить звуки, едва они слетают с губ пациентки: – Так, непристойность… нет, вожделение.

Господь есть любовь. Страсть? Вожделение? У меня рука не поворачивалась записать последние слова, хотя я никогда не была особенно верующей.

Наверняка девушке дали настойку опия или другой наркотик. Я конспектирую наркоманский бред, а Ирен преподносит мне его с такой торжественностью, словно это золотая руда. Интересно, кто из нас двоих более сумасшедший.

Примадонна прижала руку ко лбу, будто у нее в голове тоже не укладывались противоречащие друг другу высказывания:

– Должно быть, заглаживание вины. – Она кивнула и оглянулась на меня, подняв палец, чтобы я записала: – Боль. Отрицание.

Девушка продолжала бормотать, но Ирен вдруг умолкла. Она осела на стуле, совершенно вымотавшись.

Леска лежала на пепельного цвета простынях, глаза ее нездорово сверкали, губы двигались, но с них не слетало ни слова, будто она беззвучно читала католическую молитву по четкам. Наконец ее голос затих; похоже, она заснула, хотя глаза ее были открыты – пугающее зрелище.

Ирен встрепенулась и выпрямилась. Посмотрела на меня в последний раз.

– Жертвоприношение, – провозгласила она.

Затем снова склонилась над девушкой, которая была почти без сознания. Голос примадонны опять стал низким и глубоким. Иностранные слова полились невиданным ручейком по забытой Богом земле. Снова колыбельная, мягкий, убаюкивающий рефрен. Под конец примадонна повторяла шепотом одно и то же слово, которое перешло в английское: «Спи. Спи. Спи».

Я почувствовала, что тоже нуждаюсь в восстанавливающем силы отдыхе: от холода у меня одеревенели пальцы, а сознание онемело от чего-то иного, возможно от холода духовного ввиду всего, что мне пришлось услышать. Хотя я не религиозна и даже не суеверна, как и заявляю всем вокруг.

– Спи, – выдохнула Ирен, уронив голову на руку.

Ее глаза превратились в темные колодцы печали, и я поняла, что она давала совет не только пострадавшей девушке, но и себе, сомневаясь, однако, что пожелание или приказ уснуть поможет хотя бы одной из них.

Глава шестая

Потрошитель возвращается

Мы в Ист-Энде давно привыкли к безобразиям, но от того, что я увидел, у меня кровь заледенела… тело женщины было прислонено к стене, из дыры в теле струилась кровь, образуя кровавую лужу… Я запомнил мужчину, который был там, и побежал за ним со всех ног, но он скрылся из виду в темноте лабиринта злосчастных улиц Ист-Энда.

Сержант городской полиции Стивен Уайт (1888)

Из записок доктора Джона Уотсона

– Понятия не имею, о чем вы толкуете, Холмс. – На самом деле я очень боялся, что все понял правильно, но не осмеливался признаваться в этом ни ему, ни себе. – Вы хотите сказать, что притаились в темноте двора, у безжизненного тела Элизабет Страйд, когда Луис Дымшитц нашел ее? Боже правый, зачем?

Сыщик уставился через дорогу на ворота в тот самый двор:

– Потому что это я нашел тело, Уотсон. Завершив пустую погоню за Израэлем Шварцем, я вернулся сюда. На улице не было ни души. После оживления, которое я наблюдал здесь полчаса назад, это обстоятельство казалось странным.

В тот же момент мне стало ясно, что, к сожалению, я взял ложный след. Женщина, вокруг которой развивались той ночью все события, пропала. Испарилась. Конечно, сначала я прошел к воротам, у которых видел ее в последний раз с одним из… кавалеров.

– Насколько я помню, Элизабет Страйд стала третьей жертвой Джека-потрошителя и ее тело оказалось не так основательно изувечено.

Холмс уклонился от прямого ответа, продолжая свое повествование:

– Мне не хватало освещения и времени, чтобы как следует осмотреть ее. Она лежала на боку, ноги были подтянуты к груди, рука покоилась сверху, как у спящей. Одежда была в порядке, но руки и запястья были в крови, а горло перерезано. В левой руке она сжимала пакет леденцов, которые курильщики используют для освежения дыхания. Красный цветок, приколотый к жакету, напоминал случайное пятно крови, но, кроме разреза на шее, других ран у нее не было.

– Значит, вам все-таки хватило времени, чтобы оценить ее состояние?

– Едва ли. Тело еще не остыло, и кровь до сих пор струилась, когда я услышал, что ворота открываются, – тогда я спрятался в темном закутке близ задней двери в клуб. Все было в точности так, как Дымшитц позже изложил полиции, за исключением того, что я тоже покинул двор, как только он ушел. Я вернулся на по-прежнему пустынную улицу и был уже далеко, когда очевидец привел на место преступления других людей и они заголосили о кровавом убийстве.