Читать книгу "Лесные солдаты - Валерий Поволяев"

Минут десять мотоцикл скатился в лощину, через которую был проложен деревянный, но очень прочно слепленный мосток. Под мостком текла маленькая, прозрачная, как хрусталь, речка. Сразу захотелось пить – вид холодной воды раззадорил. Так захотелось пить, что даже зубы заломило.

Лейтенант сделал перегазовку и остановил мотоцикл. Стащил с головы фуражку, нахлобученную слишком глубоко, почти на уши, вытер ладонью лоб.

– Пфу-у… А ведь чуть не попали мы с тобой, Ломоносов, в суп.

– Но не попали же, товарищ лейтенант!

– Отчасти это везение, а отчасти – твоё проворство.

– Смеётесь?

– И не думаю, – лейтенант распустил ремешок фуражки, чтобы протянуть его под подбородком, примерил, потом извлёк из сумки карту. Нашёл кружок, посаженный на зелёное поле, – деревню Кашицу, постучал по кружку пальцем: всего лишь маленькое пятнышко, а сколько в этом пятнышке беды и женского плача… Лейтенант не выдержал, вздохнул, замерил пальцами расстояние от границы до Кашицы. Выходило примерно сто восемьдесят километров – вон сколько они отмахали, отступая в глубину нашей страны. У Чердынцева под глазом задёргалась какая-то нервная жилка, и он медленным аккуратным движением сложил карту.

– И далеко мы откатились от заставы, товарищ лейтенант? – спросил маленький солдат.

– Километров сто восемьдесят – двести.

– Далеко, – маленький солдат ещё раз вздохнул. – И немцы, гады, тоже продвинулись далеко – даже пушек не слышно. Ни наших, ни ихних.

Через несколько минут, испив речной водицы и набрав её во фляжки, двинулись дальше.

– Надо бы перекусить, товарищ лейтенант, – прокричал, с трудом одолевая стук моторов, маленький солдат, – с утра ведь ничего не ели.

– В лесу, всё в лесу, – Чердынцев ткнул рукой в пространство, – увидим подходящее место и позавтракаем.

– Не только завтрак – обед уже давно прошёл…

Лес был тих, угрюм, птичьи голоса в нём почти не звучали, словно бы птицы поняли наконец – началась война, не до пения сейчас. Опушка была пустынна, на дороге виднелись несколько машинных следов, но наши это были следы или не наши – не разобрать. Гусеничных отпечатков не было – значит, ни танки, ни вездеходы тут не появлялись. Чердынцев озабоченно промокнул ладонью лоб.

– Ну чего, товарищ лейтенант, завтракать будем? – нетерпеливо проговорил маленький боец.

– Погоди, – отмахнулся от него лейтенант, – не мельтеши! Дай разобраться, что к чему. Не то прихлопнут нас тут с тобой, как двух тараканов.

– Зато позавтракать успеем.

– Один хрен, Ломоносов, конец будет печальным – что с набитым животом, что с пустым…

Лейтенант ещё раз изучил следы, послушал тишину (что-то ему в ней не нравилось), обвёл жёсткими прищуренными глазами кусты, деревья, словно бы хотел найти в них что-то опасное для людей, ничего не нашёл и вновь завёл заглохший мотор мотоцикла. Прав маленький солдат – далеко откатились наши, даже орудийного грохота не слышно, вместо ударов пушек – унизительная тишина. Чердынцев ощутил, как что-то жёсткое, горячее обжало ему шею, сделалось нечем дышать, и он закашлялся. Ну хотя бы где-нибудь громыхнуло, какая-либо слабенькая пушчонка знак подала, они бы тогда с маленьким солдатом знали, что сопротивление фрицам существует…

Но не было этого. Тишина, угнетающая тишина стояла на земле. Что-то чувствовал лейтенант, шкурой своей ощущал, скулами, носом, волосами, кончиками пальцев, а что именно ощущал – понять не мог и оттого делался ещё более озабоченным и встревоженным. Рядовой боец Ваня Ломоносов, например, ничего не чувствовал. Выходит, лейтенанта в училище научили тому, чего другие не знали и, может быть, даже не догадывались, что такое есть…

Лейтенант включил скорость, и под усыпляющее тарахтенье мотора они двинулись дальше. В голове всё звенело от жары, от сухого горячего воздуха, пахнущего травами и хвоей, хотелось спать, маленький солдат на несколько мгновений смежил глаза и, кажется, ухнул в какую-то глубокую, но приятную яму, поплыл, будто некий жучок, по воде, разлитой в ней, но в следующее мгновение встрепенулся, отгоняя от себя сон, испуганно выпрямился, закрутил головой, заморгал глазами, словно бы прочищая их… Заснуть в этой ситуации всё равно, что заснуть на посту – и позора потом не оберёшься и под трибунал можно угодить… Хотя, с другой стороны, какой к чертям трибунал? Где он, в каких нетях находится? Чтобы задавить в себе тревогу, надо думать о чём-нибудь приятном.

Конечно, первое, что приходит в такие разы на ум всякому мужчине – это женщины. Ради женщин мы, собственно, и живём, ради них петушимся, выпячиваем по-индюковски грудь и подкручиваем себе усы… Наденька Шилова, Наденька… Где ты сейчас находишься, Наденька, чего делаешь?

Наденька Шилова параллельно с Чердынцевым окончила институт, в конце мая у неё был последний государственный экзамен, в двадцатых числах июня она должна была получить распределение.

В какую Тмутаракань её распределили, в какие лохматые края и трилохматые веси? Как бы там ни было, всё равно её распределили лучше, чем Женьку Чердынцева: если не в Москву, то в какой-нибудь областной город.

Собственно, встреч у него с Наденькой было не так уж и много. Чердынцев осознавал, что он не так одарён, как Наденька, поэтому не претендовал полностью на её время – Наденька умела хорошо кататься на коньках (не просто кататься, а вальсировать на них, делать такие па, что Чердынцев начинал бешено аплодировать ей), умела играть на фортепьяно, а у Женьки и слон на ухо наступил, и руки были, как крюки, два раза пальцем по одной и той же клавише он попасть не мог, да и в две клавиши, стоящие рядом, он тоже не всегда попадал, Наденька знала наизусть Бодлера и увлекалась Кнутом Гамсуном, а Чердынцев впервые эти имена услышал только от неё, в фамилиях театрального мира она разбиралась как критик-профессионал и по всем московским спектаклям могла пробежаться без задержки, ориентируясь лишь на внешние признаки, а Чердынцев во всём этом плавал…

В Центральном парке культуры и отдыха имени Горького они раз шесть слушали выступления духовых оркестров. Перед финской войной каждая воинская часть – будь то маленькая караульная рота или крупная стрелковая дивизия, – обязательно имела свой оркестр. Оркестры свои имели клубы Осоавиахима и районные объединения парикмахерских, тресты столовых и пожарные команды, заводские ДК и конторы, занимающиеся сбором рогов и копыт, старых мочалок и ненужного железа, тряпья и волоса, алюминиевых мисок и выброшенных на улицу гантелей, банно-прачечного комбината и Мосводоканал, передовые техникумы и студенческие общежития, профсоюз дворников и кружки по изучению марксистской философии.

Программы у этих оркестров были разные – от вальса «На сопках Маньчжурии» до сложных сочинений Шопена и Шуберта, Чердынцев только рот раскрывал от восторга, слушая чарующие звуки духовых инструментов.

После концерта они с Наденькой обязательно ели мороженое, иногда забирались в Нескучный сад, бродили там по пустынным, посыпанным жёлтым песком аллеям, слушали, как поют птицы. Если честно, Наденьке самозабвенное пение птиц нравилось куда больше, чем рёв самодеятельных оркестров. У неё Чердынцев и научился слушать пение небесных птах.