Читать книгу "Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден"

Когда эта новость достигла Лондона, Черчилль недоверчиво покачал головой и тотчас схватился за перо, чтобы излить свои чувства хорошо ему знакомому видному деятелю консервативной партии в Бирмингеме. «С отвращением прочитал сегодня в газетах о том, что случилось, — писал он. — Очень надеюсь, что руки консервативной партии остались чистыми». Но в целом эта история «вызвала в памяти» одно давнее происшествие. Черчилль имел в виду события 1884 года, когда сторонники Чемберлена устроили бунт в Бирмингеме во время одного из митингов, где выступал лорд Рэндольф Черчилль. Джо отрицал какую-либо причастность к этому событию. И долгое время взаимные упреки и обвинения по этому поводу с обеих сторон не прекращались. Уинстона беспокоило, не вздумал ли Чемберлен вновь взяться за старые штучки, только в еще более крутой манере.

Чемберлен, хоть и выразил сожаление о тех жертвах, что произошли в результате столкновения, заявил: «Я не могу винить граждан Бирмингема за то, что они выражают свой протест против появления там мистера Ллойд-Джорджа». Спрошенный членами парламента, кого можно обвинить в случившемся, Чемберлен, не отвечая впрямую, сказал просто «общее дело — ничье дело». Но горожане выразились достаточно ясно: «Критиковать там Джо — смертельно опасно». А несколько недель спустя Чемберлен сказал: «Если меня ударили, я обязательно отвечу ударом на удар».

Случай был из ряда вон выходящий, и Черчилля беспокоили подозрения, что доверенные люди Чемберлена сами спланировали эту акцию. Газета «Таймс» предположила, что такого рода связь имеет место, опубликовав в доказательство телеграмму, отправленную Джозефом Чемберленом в Хайбери одному из его сторонников — весьма приметному местному политику по имени Джозеф Пентленд, заместителю председателя школьного совета. Она была отправлена вскоре после того, как представитель либеральной партии смог ускользнуть. «Ллойд-Джордж — предатель. И не имеет права произносить ни слова, — с гордостью заявил Пентленд. — Двести тысяч горожан направили свои голоса в правительство, чтобы высказаться в вашу защиту и выразить восхищение вашей беспримерной и бесстрашной деятельностью на благо короля и страны».

Чем больше Черчилль размышлял над столкновением в Бирмингеме, тем больше оно вызывало в нем тревогу. Он не был хорошо знаком с Ллойд-Джорджем в то время, но мнения об этом политике он был весьма невысокого, «вульгарный, болтливый маленький грубиян», — так он отзывался о Ллойд-Джордже в беседах со знакомыми. Но его возмущала сама мысль о том, что политические игры так легко могут переходить в уличные беспорядки и грубое насилие. И хотя он частенько прибегал к сравнению политической борьбы с войной, тем не менее, считал, что в демократическом мире дело должно ограниваться словесной войной, войной идей, и не переходить в кулачные битвы. «Оставьте убийства. Начинайте доказывать», — советовал он лидерам Ирландской республиканской партии Шинн Фейн в 1920 году. Он отдавал себе отчет: чтобы добиться своего, иной раз приходиться прибегать к жестким методам, и очень часто это не очень привлекательные методы. Надо уметь нападать и обвинять противников, составлять заговоры и выстраивать интригу, чтобы победить их и добиться успеха. Но далее этого заходить нельзя, а Чемберлен пересек допустимую границу, перешагнув черту. Еще один печальный урок, который Уинстон извлек в эдвардианское время.

Методы, которые использовали против Ллойд-Джорджа, не только «отвратительны сами по себе» — объяснял он стороннику консервативной партии в Бирмингеме, но они также саморазрушительны. Меня охватывает дрожь при мысли, какой бы вред империи был нанесен в Южной Африке, если бы толпа покалечила или зверски убила Ллойд-Джорджа».

После случая в Бирмингеме Черчилль старался держаться на расстоянии от Чемберлена. На митинге консерваторов, который состоялся в начале января 1902 года, он не стал оправдывать Джо и его сторонников. Да, — соглашался он, — выступления Ллойд-Джорджа носят провокационный характер, но чтобы его опровергнуть, нет смысла прибегать к насилию. «Мы в состоянии, — продолжал он, — пролить свет на вопросы политики, не разбивая окон».

Это происшествие открыло ему глаза на все возраставшее недовольство рядовых членов партии, их общее настроение за этот месяц повернулось от чувства удовлетворения к горькой обиде. Ошибки и поражения в войне вскрыли много слабых сторон в правительстве и едкая критика со стороны Ллойд-Джорджа и ему подобных подтачивала веру членов партии в свои силы. Черчилль чувствовал, как начинают колебаться их ряды. Через несколько недель после происшествия он сказал лорду Роузбери: «Состояние духа партии консерваторов весьма плачевное».

Да и планы на будущее не сулили Черчиллю ничего хорошего. Он причинил немало беспокойства Бальфуру, и вдруг обнаружил, что в лагере Чемберлена еще больше поводов для беспокойства, чем ему бы хотелось. Группа хулиганов оказалась еще более изолированной от остальных. Они не могли найти такого вопроса или проблемы, в которую им хотелось бы погрузиться с головой, а их независимый дух входил во все большее и большее противоречие с партией, которая начала выстраивать свои ряды в боевом порядке. Раздосадованный Черчилль ощущал, что он сам себя загнал в угол. В марте исполнилось два года с тех пор, как он стал членом парламента. Черчилль по этому поводу без всякого энтузиазма пошутил, что он «хворает молодостью и что он до безобразия независим».

Именно за это Чемберлен и сделал выговор Черчиллю и его хулиганам — за их юношескую, с его точки зрения, показную независимость. Это произошло в конце апреля, в четверг, когда хулиганы проголосовали против правительства по вопросу, связанному с редактором газеты в Южной Африке, которого выпустили из тюрьмы. Речь идет об Альберте Картрайте, которого обвиняли в клевете за то, что он, в свою очередь, обвинил лорда Китченера, приказавшего расстрелять заключенных. И теперь Картрайт хотел вернуться в Англию, чтобы изложить свою версию. Но представители власти в Южной Африке не давали ему этого разрешения. Они не имеют права препятствовать, гремел Черчилль во время споров, «он уже получил свое и отбыл срок, который ему назначили. Сейчас они не имеют право ему отказывать. Почему правительство должно бояться мистера Картрайта?»

Вопрос решился в пользу правительства, хулиганы все еще не могли отойти от охватившего их праведного гнева и продолжали обсуждать вопрос после того, как ушли и собрались вместе поужинать. Неожиданно к ним подошел Чемберлен.

«Вы замечательно выступили в палате, — сказал Чемберлен, подсаживаясь к ним за стол. — Надеюсь, вы получили удовольствие?».

Но Уинстон запомнил первую фразу, сказанную Джо: «Кажется, я ужинаю с «плохой компанией»?»

Как всегда, в минуты гнева, Чемберлен начинал говорить особенно мягким голосом. Это неизменно начинало раздражать противников Джо. «Его голос становится как шелк — гладкий и свистящий, — описал журналист эту манеру говорить, — когда речь заходит о жизненно важных вещах».

«Мало толку поддерживать правительство только тогда, когда оно поступает правильно, — заявил он. — Или вам просто нравится подкалывать его, чтобы добиться своей цели?»

Молодые хулиганы попытались объяснить свои действия, но Чемберлена вообще-то мало волновал Картрайт. Ему хотелось выяснить, намереваются ли хулиганы и дальше оставаться колючкой в заду правительства. Есть ли какой-то способ направить их энергию в другую сторону? «Есть ли у вашей шатии-братии хоть какие-то принципы, — а если есть, то в чем их суть?»