Читать книгу "Изменяю по средам - Алена Левински"

В кухню, щурясь от весеннего солнца, вошел кот. Хвост трубой, глазки – щелочки, мурлычет – прикидывается приличным. Но я-то знаю, что стоит отвернуться, и рыжая сволочь прыгнет на стол и будет совать морду в соусник, нюхать сахарницу и облизывать печенье в вазочке.

Идея прибить рыжего паршивца витает в воздухе давно. Последний раз ее озвучила свекровь, догоняя Кешу кухонным, некогда белым полотенцем.

– Его надо усыпить.

Но я склонна к менее кардинальным решениям. Рыжего надо отправить в ссылку на дачу. Я уже несколько раз сообщала ему, что пора собирать чемоданы. Как только наступит май, наглая морда укатит под сиденьем нашего скромного автомобиля за тридцать седьмой километр и, я надеюсь, найдет себе новое постоянное место жительства.

– Кыш, паразит, – прикрикнула я на кота. – Готовься в ссылку.

Кеша злобно мяукнул, нервно дернул хвостом и скрылся в коридоре, откуда донесся голос Антона:

– Да, конечно. Нет проблем. Не волнуйся, Аля, я все сделаю.

Я замерла и прислушалась, но разговор уже прекратился, и Антон замолчал. Надо было сориентироваться раньше, когда он искал телефон, и подслушать беседу с самого начала. Во всем виноват кот, это он меня отвлек.

– Маша, я сегодня задержусь… – донеслось из ванной. Зашипел водяным ежом утренний душ.

Призрак дохлой вороны сидел на холодильнике, сложив когтистые лапки иксиком. Потом вытянул шею, раскрыл клюв и издал длинное протяжное «Ка-а-а-а-а-р-р-р».

Несусь на работу, опять опаздываю. Свитер радостно прилип к спине. Солнце слепит глаза, а солнцезащитных очков тоже нет. Рука не поднимается приобрести то, что продают в метро на стоячих лотках. У Гришки две отвратительные привычки: он грызет наушники и ломает очки. Его можно ругать, можно дать подзатыльник, можно ставить в угол и вообще измываться как угодно, но если он увидит наушники – он их сгрызет. А увидит очки – попытается их расправить так, чтобы, раскинув лапы, они оказались идеально ровные. Это настоящая страсть, нездоровая, как любая страсть. Поэтому очки мне нужны крепкие, прочные и, разумеется, как все в моей жизни, дешевые.

На эскалаторе стоит девушка с роскошной задницей. Про таких, наверное, говорят крутобедрая. В трикотажной юбке в обтяжку, с голыми коленками в прозрачном нейлоне и в тонких черных сапожках на каблуках. Вся такая сексуальная со своими формами. В руках книга, том… нет, даже фолиант. Ой, думаю, не иначе «Камасутра». Присмотрелась… Эх, бестолковая молодежь пошла! Мы в их возрасте читали замызганную брошюрку «Каникулы в Калифорнии», откуда нам стало доподлинно известно, что бывает групповой секс. А эта… Какое-то там право… «Деточка, у тебя прекрасный возраст, и твое главное право – страстно сексоваться», – захотелось прошептать в голое ухо крутобедрой, но я сдержалась. Да и эскалатор кончился, сглотнув последнюю ребристую ступеньку.

В вагоне напротив сидит дама с сизыми волосами и читает журнал – прямой конкурент «Гали». Сосредоточенно так читает, даже межбровье сморщила. Даме лет пятьдесят. Интересно, увижу ли я свою читательницу? Хорошо бы она оказалась молодой, красивой и умной. Как я. Была когда-то.

Надька, подперев голову руками, углубилась в третью полосу, где всегда слезливо-сопливая история с хорошим концом. Надюха оголяется с каждым днем. Сегодня она в черной майке-авоське с дырками, на плечах светлые бюстгальтерные лямки – говорит, что так задумано, что в этом самый креатив. И я согласна: с моей точки зрения, чем больше голого молодого тела, тем прикольнее.

Проходя мимо, я заглянула Надюхе через плечо. Заголовок «Мы сохраним нашу тайну, сынок…» Теперь не могу отделаться от назойливых ассоциаций с педофилическими мотивами. Полдня думала про этот заголовок и корила себя за фривольность мыслей. Заметила, что Лидочка, глядя на заголовок, тоже улыбается.

С тех пор, как я стала свидетельницей ее рыданий в туалете, она говорит со мной сухо и сурово. Развитием событий в семейной драме не делится, но из достоверного источника стало известно, что муж все еще живет у рыжей стервы, а Лидочка грозит ему разводом, причем настроена весьма решительно.

Думаю, что он проводит свой рабочий день за чтением моей корпоративной почты и изучает сообщения в моей аське, а может, и подслушивает мои телефонные разговоры.

Наш Дениска-верстальщик – враг и диверсант. Принес сегодня с утра пирожные с вареной сгущенкой. Я слопала два. Потом обнаружила, что на некоторых оставшихся в коробке колосится молодой здоровый пенициллин. Бегала плеваться в туалет, заглядывала себе в рот. Никаких следов, ничего подозрительного. Хотела сказаться смертельно отравленной, прислушивалась к тихому урчанию собственного живота, ждала мучительных болей и страшных резей пенициллина изнутри.

Надька тоже слопала пирожное с пенициллином, поэтому сидела с полными ужаса глазами и, видимо, тоже опасалась худшего.

Мы сказали Дениске, что если помрем, то люди узнают, кто виноват, потому что мы написали посмертные записки. Я адресовала свою Антону, а Надюха – Джорджу Клуни.

Дениска нервничал, остатки пирожных выбросил в ведро и виновато сверстал все мои материалы вне очереди.

Резей по-прежнему не было. Стала болеть голова с затылка – ну, думаю, началось. Сейчас скрутит. Ни фига. К четырем часам голова прошла сама собой, пришлось работать дальше.

А работать, надо признаться, зверски не хотелось, мысли возвращались к телефонному разговору Антона с таинственной Алей. Кто бы это мог быть? Чтобы отвлечься, решила разобраться в тумбочке. Под пластами канцелярских папок обнаружила мертвую булку. Папок я зачем-то набрала от жадности, когда раздавали канцтовары. Хоть в них и не было необходимости, не смогла удержаться. И вот в Небесной Канцелярии выписали легкое предупреждение за жадность – умертвили такую аппетитную при жизни булку.

Еще отрыла ссохшуюся половинку райского наслаждения «Баунти». И откуда только взялась? Может, отравленная, подложил тайный враг? Дениска или Ганс. Что у последнего в голове – непонятно. Сидит в своем «аквариуме» этажом выше, улыбается. Когда встречаемся случайно в редакционных коридорах, обязательно что-нибудь скажет по-русски. Какую-нибудь фразу или поговорку. Недавно закричал с другого конца коридора: «На посошок!» Все, кто был рядом, оглянулись. Ганс ничуть не смутился, помахал мне приветственно рукой и добавил: «Кто утром встает, тому Бог дает».

В обед у двери издательского дома дурным голосом начала орать моя знакомая кошка. Когда дверь открылась, она попыталась прорваться внутрь. Охранники не пустили: все ж присутственное место. Когда же после кисочки стали оставаться мокрые пятна, стало ясно, что тяжелая доля настигла животное неотвратимо: кошка начала рожать.

Набежали все редакции, которые гнездятся в высотке. Приволокли коробок, тряпок, колбасы, молока и даже жареную рыбину. Уборщица гладила зверушку по животу, все дружно уговаривали ее залезть в теплый коробочный домик, тужиться и правильно дышать.

Скоро киса родила. Четверых, но первенец не выжил. Для первых родов – это большой успех. Все умилялись, заглядывали в коробку, поздравляли новоявленную мамашу и предлагали имена котятам. Саму кошку, естественно, назвали Машкой. Кто бы сомневался! Но за тезку все равно радостно.