Читать книгу "Полный финиш - Марина Серова"

Я подняла к нему бледное лицо и спросила:

— Кто тот парень, который тогда предъявил тебе в ресторане… помнишь, в день нашего знакомства? Здоровый. С ним еще амбал был, которому я разбила голову бутылкой, и девчонка какая-то. Она еще на меня косилась как-то подозрительно.

Лицо Воронцова потемнело:

— А, Борис?

— Сегодня я видела его здесь. В Сочи, — бесцветным голосом сообщила я.

Воронцов облизнул губы, хотел что-то сказать, но я опередила его:

— Самое интересное не то, что я его видела, а то, с кем именно. Никогда не угадаешь.

— С Костей Ковалевым? — выговорил он — даже губы побледнели!

Я заглянула ему в лицо:

— Откуда ты знаешь?

— Да так… интуиция. Не у тебя же одной интуиция. Они… они внешне похожи. Я на это еще в поезде обратил внимание.

— Конечно, похожи. Борис и Костя Ковалев — двоюродные братья. А теперь быстро скидывай мне все, что знаешь об этом Борисе. Раньше ты не больно-то баловал меня откровениями на тему личной биографии, но теперь… теперь от этого зависит наша безопасность, и ты не имеешь права молчать.

— Наша безопасность? А мне казалось — только моя, — выговорил Саша.

— А ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки, если тебе будет угрожать опасность? Сама подставлюсь…

Воронцов сидел некоторое время, не шевелясь, потом хлопнул ладонью по колену и сказал:

— Ну хорошо. Сдаюсь. В общем, так: этот Боря полностью именуется Борис Крапивин. В определенных кругах известен как Чертополох.

— Так я и думала! — выдохнула я.

— Борис работает на некоего Кальмара, — продолжал Воронцов, не глядя на меня. — Кто таков этот Кальмар — сказать не берусь: личность таинственная. Достаточно сказать, что его никто толком и не видел.

— Его зовут Константин Калиниченко, — сказала я. — Как утверждает мой недавний работодатель господин Рощин, это весьма кровожадный молодой человек.

Саша повернулся ко мне вполоборота и спросил:

— Ты видела сегодня этого… Рощина? На которого работал тот, убитый в поезде, парень? Олег?

— Да. Видела. Ты закончи свое.

— А что мне заканчивать? Были у меня небольшие проблемы не с самим Кальмаром, а с этим Борисом… Чертополохом. Все благополучно разрешилось.

— Ты думаешь? Ну, дай бог.

— А больше я, собственно, ничего про этого Бориса не знаю.

— И так достаточно сказал. Вот, взгляни.

И я протянула ему распечатку послания, сброшенного на электронный адрес Эдуарда Рощина. Воронцов пробежал его глазами и тихо произнес:

— Так… и Рощин думает, что это — Калиниченко и Крапивин? Что и тебя сюда приплели… это…

— Рощин пригласил меня на завтрашнее торжество, — сказала я. — Оно приурочено к его сорокадвухлетнему дню рождения. Он опасается, что его могут достать здесь, в Сочи. Послезавтра утром он вылетает в Питер и уж там, на месте, будет разбираться, что к чему. А до послезавтрашнего утра я должна ухаживать за ним, аки за чадом малым. Да, кстати… — я протянула Воронцову пригласительный, — ты тоже идешь. Вот так-то.

— Я? Я-то там вообще не пришей кобыле хвост! Я этого Рощина и в глаза-то не видел!

— Ничего, — махнула рукой я. — Поглядишь.

Саша помял в руках пригласительный, а потом взглянул на меня как-то исподлобья, отчего его глаза показались темными и какими-то… тускло мерцающими, что ли, и вымолвил:

— Хорошо. Пойду. Но только с одним условием.

— Каким?

— На банкете ты будешь пить только шампанское.

Глава 8 Кальмар на стене ресторана «Жемчужный сад»

Ресторан «Жемчужный сад» светился и плыл в теплом вечернем воздухе, как теплоход. Из огромных окон и арочных проемов сочилась плавная, вальяжная, сытая музыка, и одинокий музыкант в черном длинном пиджаке, смахивающем на еврейский лапсердак, в черной же шляпе и почему-то с пейсами, стоял на фосфоресцирующем балкончике, нависшем над пальмовым парком, как нос корабля, и играл — медленно, завораживающе… Прохожие приостанавливались, чтобы рассмотреть эту эксцентричную фигуру, выставленную специально, чтобы привлекать внимание. И сработанный под иудея-ортодокса музыкант играл, привлекая внимание куда большее, чем громкая музыка в самом ресторане и шарящие в небе разноцветные лучи мощных прожекторов.

Эдуард Сергеевич Рощин сиял.

Сидя во главе стола, в великолепном белом костюме, с бриллиантовыми запонками и по-старинному набриолиненными волосами, он походил на салонного лорда из элитного английского клуба образца начала века.

По его лицу никто бы не предположил, какое беспокойство снедало его накануне, да и в день юбилея тоже. Впрочем, Эдуард Сергеевич всегда славился отменной выдержкой и самообладанием.

Я сидела рядом с ним. Платье, взятое напрокат в магазине-салоне с характерным названием «Андроник», в самом деле было великолепно, так что в этом плане у меня все было хорошо.

Плохо было другое: Воронцов, сидящий в нескольких метрах от меня, все время бросал настороженные взгляды в моем направлении. Как будто я такая-сякая, падшая женщина, и все такое…

Плохо было и другое: этой ночью мне снова приснился кошмар. Подробностей этого жуткого сновидения я не помнила, но при одном воспоминании о нем у меня в мозгу словно начинал ворочаться огромный скользкий спрут, посылая во все стороны упругие флюиды животного страха…

Спрут? Или кальмар? Кальмар ведь — тоже спрут?

Тогда, ночью, я пыталась бороться с этими прямо-таки кафкианскими ужасами всеми доступными мне способами, за исключением алкогольного: этот-то, как я уже уяснила на собственном печальном опыте, только усугублял положение. А способы борьбы с ужасами традиционно включали в себя сексуальные истязания Саши Воронцова, который, хоть и всегда проявлял великолепный темперамент, на этот раз уполз от меня в ванну на четвереньках, да еще заперся на щеколду. Чтобы я, стало быть, не покушалась на его измученную добродетель еще раз.

Напрасно. Мне уже и самой ничего не хотелось: налипала тяжелая сонная дремота, в которой сдавленно роились какие-то растрепанные обрывки… даже не мыслей, а каких-то бесформенных жужжащих отголосков, похожих на ополоумевших перепуганных шмелей.

И потом я провалилась…

И потом я провалилась в нарастающее гулкой колодезной бездной забытье, которое и сном-то назвать язык не поворачивается.

А наутро, проснувшись и заглянув в глаза просочившемуся в комнату солнечному лучу, я сказала, не глядя на Сашу Воронцова:

— Что-то случится… что-то случится, у меня нехорошее предчувствие. Нервы, что ли, подлечить… но они у меня вроде никогда особенно не шалили.