Читать книгу "Погребенный светильник - Стефан Цвейг"

— Я свое дело сделал. Теперь твой черед. Возьми наш светильник и поступи с ним так, как считаешь нужным.

Но к его удивлению, Вениамин возразил:

— Ты трудился семь дней, а я семь дней размышлял, вопрошая свое сердце. И меня охватил страх. Что, если мы совершаем обман? Ибо ты взял одно, а возвращаешь другое тем, кто оказывает тебе доверие. Выходит, что мы пошлем на родину подделку, а здесь оставим то, что добыли хитростью, что не было возвращено нам по праву. Нет, так дело не пойдет. Бог не любит насилия, и, когда я малым ребенком схватил священный предмет, Он размозжил мне руку. Но я знаю, что Бог точно так же презирает обман. Тому, кто хитрит и обманывает, Он повреждает душу.

Захария задумался:

— А если казначей из двух предметов сам выберет подделку?

Вениамин посмотрел ему в глаза:

— Казначей знает, что один светильник новый, а другой старый, и, если он спросит, какой из двух настоящий, мы должны отдать ему старый. Но если Бог устроит так, что казначей ни о чем не спросит, не увидит между ними разницы, ведь они одинаковы по золоту и по весу, тогда, думаю, мы не совершим обмана. Если он сам решит, какой светильник выбрать, и выберет твой, значит, нам будет дан знак свыше. Но решать не нам.

* * *

И Захария послал слугу в дом казначея, и казначей пришел в мастерскую. Это был жизнерадостный толстяк с маленькими выпуклыми глазами, которые пристально и хитро выглядывали из-за розовых щечек. Уже в прихожей он со знанием дела ощупал две только что изготовленные серебряные чаши, дотошно обстукал их пальцем и проверил изящный узор. Он перебрал все лежавшие на рабочем столе ограненные камни: поднял каждый и рассмотрел на свет. Он так увлеченно и любовно, вещь за вещью, обследовал законченные ювелирные изделия и заготовки, что Захария вынужден был обратить наконец его внимание на светильники; оба они, безмолвные и золотые, стояли на столе рядом: тысячелетний и только что созданный.

Казначей с интересом приблизился к столу. Видно было, что он с азартом знатока пытается обнаружить хоть какой-то крошечный изъян или скрытое различие между оригиналом и копией. Он осторожно поворачивал во все стороны то один, то другой предмет, так, чтобы свет каждый раз падал на них под иным углом. Он взвешивал их, скреб ногтем, отступал и снова приближался, сравнивал и сравнивал их безупречную одинаковость, но она только раззадоривала его любопытство. Вооружив глаз увеличительным кристаллом особой шлифовки, он обследовал с самого близкого расстояния тончайшие желобки и линии узоров. Но не смог найти различия. Он вконец изнемог, оставил свои тщетные попытки и похлопал Захарию по плечу:

— Ты мастер, Захария, ты сам сокровище нашей сокровищницы. Во веки веков никто больше не сможет различить их, никто никогда уже не узнает, какой из них старый, а какой новый. Такая у тебя верная рука. Великолепно, дорогой мой!

И он отвернулся, чтобы снова любоваться огранкой камней и выбрать камень для себя. Захарии пришлось еще раз напомнить ему о светильниках:

— Какой из двух вы желаете?

— Какой хочешь. Мне все равно, — ответил казначей, даже не повернув головы.

И тут вмешался Вениамин, который все это время робко и взволнованно держался в тени:

— Господин, мы просим тебя: выбери один из двух по своему разумению.

Казначей изумленно взглянул на незнакомого старика. Что ему нужно, этому чудаку, и почему он вздрагивает и не сводит с меня умоляющих глаз? Но, будучи человеком добродушным и слишком вежливым, чтобы отказать в просьбе глубокому старцу, он еще раз обернулся. Поддавшись своему шутливому настроению, он взял монетку и подбросил ее в воздух. Она упала, покатилась по полу, трижды перевернулась, меняя направление, и, наконец, осталась лежать слева от казначея. Тот с улыбкой указал на тот светильник, что стоял слева: «Значит, этот!» После чего вызванные слуги перенесли выбранный им светильник в сокровищницу. Казначей направился к выходу, и ювелир, поблагодарив своего благодетеля, вежливо пошел провожать его до самого порога.

Вениамин остался один в мастерской. Дрожащей рукой он прикоснулся к меноре. Это была настоящая, священная, а для императора казначей выбрал другую.

Когда Захария вернулся в мастерскую, Вениамин все еще неподвижно стоял перед светильником, пожирая его горящим взглядом. Наконец он очнулся, но золотой отблеск меноры так и остался сиять в его глазах. Казалось, на старика снизошел тот тихий покой, который дарует смятенной душе принятое решение.

— Господь вознаградит тебя, брат мой, — только и сказал он. — А теперь раздобудь еще одну вещь: гроб.

— Гроб?

— Не удивляйся. Семь дней и ночей я думал и гадал, как умиротворить светильник. Сначала я рассуждал так же, как ты: если мы вызволим менору, она будет принадлежать народу и народ будет беречь ее как самый священный залог своего единства. Но наш народ, где он и где его место? Мы все еще гонимы и презираемы, нет у нас на земле такого места, чтобы достойно хранить наш светоч. Где бы мы ни нашли кров, нас изгоняют. Где бы мы ни возвели храм, его разрушают. Пока над народом довлеет насилие, святыни не обретут мира нигде на земле. Мир только под землей. Там покоятся мертвые, отдыхая от своих странствий, там не сверкает золото, возбуждая алчность грабителей. Пусть менора, вернувшись домой после тысячелетних странствий, упокоится под землей.

— Навеки? — поразился Захария. — Ты хочешь похоронить ее навеки?

— Разве дано человеку хотя бы представить себе вечность? Как я могу определить срок какой-то вещи, если мне неведома моя собственная судьба? Я хочу умиротворить светильник, а как долго он пребудет в покое, это одному Богу известно. Я могу сделать дело, но чем оно обернется, не знаю. Как измерить, как исчислить время и вечность? Пусть Господь, только Он, и никто другой, решает судьбу светильника. Все, до чего я додумался, это — закопать светильник, чтобы воистину сберечь его. Но кто скажет, как долго он пролежит в земле? Может быть, Бог навеки оставит его во тьме и обречет наш народ на вечное рассеяние и блуждание. А может быть — я надеюсь на это всей душой, — Богу будет угодно, чтобы народ наш вернулся на родину. И тогда — я верю — Господь изберет кого-то, кто случайно возьмет лопату и найдет могилу меноры. Ведь нашел же Бог меня, чтобы я скрыл светильник. Не заботься о том, что будет, предоставь это Богу и времени. Пусть он считается пропавшим, наш светоч! Значит, мы, кому известна тайна, мы прожили жизнь не зря! Ибо в отличие от земной плоти золото не исчезает в лоне земли, как не исчезнет имя наше во тьме времен. Пребудет одно, пребудет и другое. Давай же верить, что он восстанет из могилы и когда-нибудь вновь воссияет нашему народу, вернувшемуся на родину. Ибо, только сохранив веру, мы сохраним себя в этом мире.

Словно забыв друг о друге, оба устремили взгляд в далекую даль.

Потом Вениамин повторил:

— А теперь вели принести мне гроб.

Столяр принес гроб. Это был обычный сосновый гроб. Именно такой и был нужен Вениамину, чтобы не вызывать особого любопытства, когда он повезет его с собой в страну отцов. Ведь благочестивые пилигримы часто брали с собой в паломничество гробы, чтобы хоронить родственников в Святой земле. В таком сосновом гробу светильник не подвергался опасности, ибо из всех вещей на свете только то, что умерло, не вызывает людской алчности.