Читать книгу "Канал грез - Иэн Бэнкс"

— Я товарищ майор Сукре, — сказал человек, который держал Хисако за руку; он жестом велел ей сесть. — Ваши суда временно переходят в наше распоряжение. Пожалуйста, запаситесь терпением. Вы не будете обижать нас, и мы не обидим вас. Договорились?

Он оглядел каюту, заполненную молчащими людьми. Офицеры и Хисако сидели на одном конце стола, матросы — несколько французов, а в основном марокканцы и алжирцы — с другой стороны, некоторые просто на полу.

— Договорились? — резко повторил «товарищ майор».

— Да, — наконец ответил Филипп, он посмотрел на марокканских моряков, сидящих поблизости. — Можно, я повторю им это по-французски? Эти люди не понимают английского.

Сукре улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он, покачивая автоматом. — Но помните, у нас оружие.

Филипп перевел. Матросы закивали, некоторые улыбнулись венсеристам, подняв в знак согласия большой палец.

— Хорошо, — сказал Сукре. — Вы остаетесь здесь. Я скоро вернусь. — Он приложил палец к губам. — Y, silencio! Ага?

Сукре вышел из кают-компании, забрав с собой двух вооруженных бойцов. Двое остались стоять в кают-компании по обе стороны двери. Они прибыли на втором катамаране, на них была черная форма и черные береты с такой же, как у Сукре, звездой. В руках они сжимали автоматы с прицелами ночного видения и длинными рожками; за пояс у них были заткнуты пистолеты, запасные магазины для автоматов пристегнуты к ремню, а на форменных куртках висели у плеча две маленькие круглые гранаты. Один из них неторопливо вытер лоб и щеки тряпкой, стерев при этом большую часть камуфляжной краски.

Хисако взглянула на Филиппа, который с безучастным лицом сидел во главе стола, положив на него руки ладонями вниз. Вскоре он взглянул на нее. Она улыбнулась. Его губы слегка скривились, он хотел было кивнуть, но, бросив взгляд на двух часовых, уставился на стол.

Сукре вернулся один, прикрепляя к поясу нечто вроде маленькой рации. Подбоченясь, он окинул взглядом присутствующих.

— Хорошо вели себя? Молодцы. Сейчас мы с вами совершим небольшую водную прогулку, поедем на другое судно. На «Надию».

Он повернулся к одному из венсеристов и начал ему что-то говорить, но тут заметил, как в дальнем конце помещения поднимается Филипп.

— Да, капитан? — снова повернулся он в его сторону.

— Вы хотите сказать, что мы все поедем?

— Да, все вместе.

— Я не могу, я должен остаться. Это судно на моей…

Казалось, он пытается подобрать нужное слово. Сукре достал из-за пояса пистолет и навел его на Филиппа. Тот сглотнул и замолк. Хисако напряглась; Сукре был в метре от нее. Она перевела взгляд с Сукре на Филиппа, который обменялся с ней взглядом.

Когда она снова взглянула на Сукре, тот все еще глядел на Филиппа, но теперь его пистолет был направлен на нее. Она почувствовала, как расширяются ее глаза. Дуло пистолета казалось очень большим и темным. Она могла разглядеть бороздки нарезов на конце ствола, образующие дыру, которая напоминала ей шестеренку старинных часов. Стальная поверхность пистолета блестела от покрывавшего его тонким слоем машинного масла.

— Так как, капитан? — улыбнулся Сукре. — Вы едете с нами?

— Я не капитан, — услышала она ответ Филиппа. — Да, поеду.

Сукре еще немного постоял в той же позе, затем посмотрел на Хисако, широко улыбнулся и показал ей повернутый боком пистолет:

— На предохранителе, видите?

Она кивнула. Он сунул пистолет обратно за пояс.

— Капитан, сколько людей можно погрузить на ваш катер?

— Двенадцать, — вздохнул Филипп. Хисако отвела глаза от пистолета, торчащего из-за пояса майора. Как пересохло во рту, подумала она.

Сукре кивнул и, беззвучно шевеля губами, медленно обвел глазами комнату.

— Хорошо. Будем брать… по десять за раз. — Он указал на нее. — Uno, dos, tres… — и еще на девятерых членов команды, — … diez. Вы отправляетесь первыми. Капитан, скажите им.

Филипп разъяснил людям, что происходит. Хисако стояла вместе с остальными. Их усадили в катамаран, один венсерист устроился на носу, направив на них автомат, второй одной рукой управлял подвесным мотором, а в другой тоже держал автомат. По спокойным черным водам озера их повезли к залитой огнями «Надии».

Он был ее смычком и в то же время луком, так она о нем думала. Английские каламбуры ее забавляли, однако объяснить этот было довольно сложно[26]. Тем не менее все было верно: она могла держать его, изогнув, положив одну руку ему на поясницу, а другую — на шею, и она была инструментом, на котором он играл, той формой, к которой он прижимался и извлекал звуки, четырьмя натянутыми струнами, которых он касался.

В жизни Хисако насчитывалось не много любовников. Маловато для того, чтобы получить полное представление обо всем диапазоне мужской сексуальности, узнать, сколько он насчитывает эмоциональных и физических октав, поэтому она не могла знать, в чем было дело — в том ли, что ей очень не везло раньше, или в том, что на этот раз ей выпала редкостная удача. Ее смычок; полное обоюдное соответствие. Порой они были так близки, так совершенны и едины, словно она — идеальный футляр, а он — виолончель, так хорошо, так удобно и надежно подходили они друг другу, смыкаясь в объятиях. Они проводили в ее каюте дни и ночи, неустанно прикасаясь друг к другу, и любуясь друг другом, и неустанно удивляясь, что каждое прикосновение и ощущение по-прежнему несет в себе радость и новизну, что каждый твой взгляд всегда встречает взгляд ответный и каждый акт, насыщенный полнотой ощущений, лишь разжигает желание, одновременно утоляя и распаляя.

Они не делали из этого секрета, и она ни в ком не замечала недоброжелательства, но, тем не менее на людях они продолжали сохранять видимость чисто дружеских отношений, и она никогда не ездила к нему на «Ле Серкль» заниматься любовью. Там была его работа, и когда он — такой большой, но такой ранимый, усталый и грустный — уходил от нее туда, ей всегда хотелось обнять его и никогда не отпускать. Их расставания, как и соития, всегда сопровождались легкими прикосновениями и маленькими ласками… пока его не уносил катер, который она провожала глазами до самого «Ле Серкля», оставшись одна, чтобы еще поспать; она сворачивалась на своей узкой пустой койке, изнуренная почти до болезненности, но тотчас же возбуждающаяся от одного лишь смутного мужского запаха, исходившего от подушки и простыней, который сразу же пробуждал в ней новое желание.

Однако они все же находили время для плавания с аквалангом, доставлявшего ей наслаждение, особенно потому, что он это так любил, и потому, что для него важно было присутствие человека, с которым можно разделить ту радость, которую он столь очевидно испытывал, человека, которого он мог обучить тем навыкам, которыми так гордился. Кроме того, он продолжал брать у нее уроки игры на виолончели, хотя она начала подозревать, что он это делает только ради ее удовольствия, а сам обучал ее основам управления танкером. Это тоже оказалось для нее интересно, она научилась смотреть на судно его глазами как на инструмент, за которым нужно следить и ухаживать — так сказать, настраивать, — чтобы извлечь из него все, на что он способен.